Блаженные времена, хрупкий мир - [27]

Интересная мысль! сказал Троян. Ты имел в виду вот это? Именно это я и имел в виду! с восторгом сказал Лео. Ему еще не до конца было ясно, что он ощущал, но интуитивно он до глубины души проникся этим чувством, он погрузился в него целиком — он понял, чего его духовной сути до сих пор так не хватало: ученика. Ему необходимы были не только возражения, ему нужен был ученик. Только тогда рефлексии, пробужденные к жизни этими противоречиями, снова вернутся в жизнь. Он выпил рюмку вина одним махом и заказал двойную порцию, словно хотел публично доказать, что все атрибуты, приписываемые известным интеллектуалам, касаются и его, даже алкоголизм.

Его ученик был невнимателен. Он склонился к Юдифи, что-то прошептал ей на ухо. Лео наклонился вперед и заговорил громче. Потом наклонился еще больше и придвинулся к Трояну. Троян еще ближе склонился к Юдифи, Юдифь, рассмеявшись, откинулась на спинку стула, казалось, какой-то вихрь пронесся по залу и по своей прихоти пригнул людей, как травинки.

Что там сейчас Юдифь сказала? Троян смотрел на нее и смеялся. Как шумно в этом кафе. Невероятный гомон, он отдавался у Лео в голове.

Лукас! резко сказал Лео. Юдифь! сказал Лукас Троян. Лео что-то говорил Трояну, а тот говорил что-то Юдифи. Лео выводило из себя, что Юдифь что-то говорила Трояну, когда он на секунду замолкал, а Троян отвечал. Что она там такое говорит? Почему Троян мешает ей слушать? Почему она не собирается уходить? Лео перепугался. Он быстро повернулся к Юдифи, с выражением беспомощно вопрошающей нежности, как супруг, который старается как-то сгладить измену, пока она еще не раскрыта. Но благодаря этому Юдифь вновь оказалась в центре внимания, значит и для Трояна, и Лео опять заговорил с Трояном, склоняясь к нему над столом, словно собирался схватить его за воротник и рвануть к себе. Голова Трояна была в нескольких сантиметрах от плеча Юдифи. Апория заблуждающегося сознания, сказал Лео, заключается в том… заключается в том, повторил он, наслаждаясь испугом Трояна, и закончил фразу, медленно, словно диктуя. Больше всего на свете он хотел сейчас, чтобы Лукас достал блокнот и записал эту фразу. Он даже взял предложенную Трояном сигарету. Он доверительно положил свою руку на руку Трояна, когда тот подносил ему огонь. Теперь он уже в полном смысле слова был Учителем, который, излагая свое учение, покуривает толстую сигару, поглядывая на склоненную спину Ученика. Слова Юдифи он пропускал мимо ушей. Ее должен был впечатлить блеск его аргументации и ее воздействие на талантливого ученика.

Лукаса Трояна действительно заинтересовало то, что говорил Лео. Разница в возрасте внушала ему определенное уважение к собеседнику, а хмель заставлял воспринимать все как сквозь пелену тумана, за волнами которого скрывалась древняя тайна. Он действительно сел за этот столик, потому что сразу почувствовал сильную тягу к Юдифи, а этот человек, который сидел рядом с ней, казалось, не имел к ней никакого отношения. Но теперь тот интеллектуальный интерес, который так настойчиво проявлял к нему Лео, стал ему льстить. Он явно был за демонстративное выдвижение духовного на первое место, так, чтобы это вызывало достаточную идеосинкразию, чтобы воздействовать смело и убедительно. Убедительно, или убежденно, для Лукаса это было одно и то же. Это был уже вопрос вкуса. Он изучал историю искусств и философию, а это означало, что он с наслаждением и безо всякого честолюбия следовал своим художественным интересам. Он, сын известного венского университетского профессора, не испытывал недостатка ни в чем, кроме взглядов на жизнь, которые отличались бы от отцовских. Лео заворожил его, потому что он не в состоянии был определить, гений Лео или болтун. В любом случае, в нем не было ничего от той удушливой мелкобуржуазной ограниченности, которую начал культивировать в семье его отец, когда завершил труд над своим новым образцовым произведением. Но, с другой стороны — Юдифь. Лукас поправил брючный пояс, который сдавливал талию, таким движением, как обычно пожимают плечами. Не заказать ли еще бутерброд. Слушая Лео, он прижал свою ногу к ноге Юдифи.

Умный юноша, сказал Лео позже, когда вез Юдифь домой. Юдифь не ответила, вокруг глаз у нее были глубокие тени, словно маленькая черная маска на лице. Она не сняла ее.

Летом Лео, Юдифь и Лукас уже вместе поехали в Венецию.

Что делал Лео в Венеции? Вена была для него совершенно чужим городом. Если бы он поехал в Венецию по приглашению конгресса, для чтения доклада, тогда он с удовольствием осмотрел бы город. Если бы он поехал в Венецию, потому что писал работу о Джорджоне[12] и в связи с этим собирался изучить подлинники его полотен, выставленные в Академии, то он, прежде чем вернуться в Вену, наверное, познакомился бы и с площадью Св. Марка, отведал бы Spaghetti в траттории, попробовал бы tramezzini — тартинки и даже, пожалуй, прокатился бы на vaporetto — речном трамвайчике. Но он был в Венеции без особой причины и цели, просто, как говорится, за компанию, и он спрашивал себя, мечась между отелями и vaporetto, потея в своем чересчур теплом костюме, ощущая, как ручка дорожной сумки больно врезается в ладонь, спрашивал себя, как только они приехали, как у него могли появиться эти странные компанейские настроения. Юдифь и Лукас от этих мытарств по жаре в поисках гостиницы совершенно измотались и набрасывались на Лео, словно он виноват был в том, что и первый, и второй, и третий отель, где они справлялись о цене номера на одну ночь, оказались так дороги, что Лео приходилось отправляться вместе с ними на дальнейшие поиски.