Благотворительные обеды - [25]

И они указали на одну из смутных теней на камнях.

Танкредо они показались незнакомками. Какие-то другие, сумасшедшие старухи из прошлого полувековой давности, живые, но восстановленные из обломков и паутины, говорящие покойницы.

— Помогите нам, Танкредито, — попросила одна из них, очень серьезно. — Помогите нам их похоронить. Они сами напросились. Один из них съел кролика, приготовленного для падре Сан Хосе, не более и не менее. И когда только успел, мы даже не заметили. Когда он сожрал кролика, такого чудесного кролика, с которым мы столько провозились, в которого вложили столько любви и терпения, потому что готовили его для святого.

Другая тихо подхватила:

— Если бы он, как и раньше, поедал временами шкварки, кур и цыплят — еще куда ни шло. Но он позарился на кролика, и это было уже слишком. Тут наше терпение лопнуло, сами видите, да простит нам Бог эту казнь, она свершилась для пользы прихода.

Проворные для своих лет Лилии выбрали отдаленный закуток рядом с оградой, вооружились лопатами и принялись копать.

Танкредо зачарованно наблюдал за работой Лилий, расстроенных, копавших все медленнее, все хуже стоявших на ногах, безутешных: сколько они заставили нас страдать, говорили они и копали, пока у них не сбивалось дыхание, и тогда упирались руками в бока и поворачивали седые головы к котам, какой позор перед падре, говорили они, и не стыдно вам? никогда вам не простим, что кролик, который предназначался ему и только ему, оказался в брюхе одного из вас, которого? за грешных платят праведные, ах, злые вы демоны, Альмида, наверняка Альмида, говорили они, вот этот, да он вроде жив, вот этот, этот, смеется, насмехается над нами.

Тут они, похоже, всполошились. И, не переставая причитать, принялись колотить кулаками то, что осталось от Альмиды. Жалобы Лилий, подумал Танкредо, — зеркало его собственных страданий, у них та же беда: прислуживать всю жизнь с единственной перспективой прислуживать всю жизнь.

— Вас ждет падре Матаморос, — сказал он.

— Мы пока не можем. То, что начато в сердцах, надо закончить с душой. Мы уже начали, сами видите. Развлеките его, Танкредито. Расскажите ему, например, про вас с Сабиной. Почему нет? Его советы вас вразумят. Ведь вы двое не можете продолжать в том же духе, в любой день наступит конец света, и ради чего мы страдаем.

Предложение рассказать о своей связи с Сабиной прозвучало как угроза. Танкредо не знал, что ответить. Эти женщины знали все еще до того, как он родился. Он попытался разглядеть выражения их лиц: была ли в их словах насмешка, сочувствие? Но ничего не увидел. Невозмутимые, они продолжали говорить, будто читали литанию, и прохаживались каждая сама по себе, иногда останавливаясь над могилой, пристально глядя на котов широко раскрытыми глазами, словно желая их запомнить, и снова ходили взад-вперед, иногда — наперерез друг другу. Было ясно, что Танкредо им мешает. Они нетерпеливо ходили по двору, но им не столько не терпелось похоронить котов, сколько выпроводить Танкредо. Чем я им мешаю, подумал он. Неужели они не могут похоронить своих котов, как им хочется, в моем присутствии? Тогда зачем звали на помощь? А вдруг я уйду, подумал Танкредо, а они по-змеиному, с громким хохотом заползут на ограду? И взлетят, радуясь своему преступлению? Танкредо перекрестился. Хотелось ли ему защитить котов? И он молча ушел за решетчатую калитку.

Посреди сада горбун остановился. Куда идти? В церковь не тянуло, обратно во двор к Лилиям — тоже. На него напал приступ мучительного смеха, скрутил его, не давал продохнуть, Боже мой, твердил он, как им взбрело в голову утопить котов, как им удалось их поймать, ведь они казались пьяными, как они умудрились.

Танкредо решил вернуться во двор, на ощупь, стараясь восстановить дыхание, и заглянул в калитку — мимо шли две Лилии, залитые лунным светом. Третья тщательно утаптывала землю по краям могилы где-то на самом рубеже ночного мрака. Все еще с лопатой в руке. Две другие возвращались к пруду. «Вот и нашлось местечко, где их похоронить», сказала одна из старух как раз в тот момент, когда проходила мимо Танкредо. Вдруг она замерла, освещенная луной — он видел ее профиль, — костлявая, с упавшими на лицо седыми прядями, потом повернула голову и нащупала его своими большими глазами.

— Танкредито, — сказала она чуть громче, чем раньше, и улыбнулась ему, как ребенку, — вы больше не нужны. Идите.

И пошла к пруду, где уже мыла руки другая Лилия.

И тут он заметил сеньор. Он обнаружил их в тот момент, когда поворачивался, чтобы уйти. Недалеко от пруда почтенные старухи из местной «Гражданской ассоциации» прилипли к каменной ограде, как летучие мыши. Они были бледны, но невозмутимы, как-то слишком спокойны. Почему же он не заметил их раньше? Все семь или девять, в полном составе, апатичные, рассеянные бабули, с которыми он недавно прощался под моросящим дождиком у ворот церкви, семь их было или девять? в такой час? Божьи одуванчики, домохозяйки, подсоблявшие убивать котов в приходском храме. Они прятались и бегали от него, пока он не ушел со двора, но почему? Чтобы не обнаружилось их соучастие в убийстве котов? Наверняка оно не соответствовало их понятиям о приличиях. Решив, что он ушел, они ожили, неторопливо задвигались, заговорили, зашушукались и стали потихоньку прощаться, освещенные луной, каждая, как прежде, с зонтиком в руках — на случай дождя. Они окружили Лилий. Пошептались. Раздали советы. И ушли домой через широкие ворота, на этот раз — друг за другом, молча, как воры. Когда ушла последняя, Танкредо вернулся к Лилиям.