Благословение небес - [3]

Элен проверила посадочный талон – 18В – и теперь считала ряды, но вдруг почувствовала себя такой уставшей, будто из нее все соки высосали.

«Анемия, – сказал врач, внимательно изучив ее язык, – все дело в анемии, – в анемии и депрессии».

Очередь остановилась, пассажиры, как грешники у ворот ада, неуклюже клонились под тяжким грузом, так что вдоль всего прохода виднелись только плечи, воротники и шевелюры, принадлежавшие представителям всех племен и народов. Счастливчики – те, кто уже занял свои места, с раздражением разглядывали ее, как будто она виновата в задержке, как будто она испортила погоду над всем Средним Западом, заставила лгать пилота и пренебрегла правилами вноса ручной клади.

– Ладно, ладно, минуту подождать не можете, что ли? – донеслось до Элен, и через чужие головы она шестью или семью рядами дальше увидела его – Медногубый перекрыл проход, пытаясь запихнуть сумку в отсек над сиденьем. Он мог действовать только силой, ничего другого ему в голову не приходило – испорченный, грубый и вздорный, как пятиклашка-переросток. Элен ненавидела его. Все в самолете ненавидели его.

И снова пришел служащий и убеждал скандалиста, что найдет место для сумки впереди, в другом отсеке, а между тем по радиотрансляторам просили занять места, и двигатели уже были запущены. Когда мужчина тяжело усаживался в кресло, Элен мельком увидела его лицо, грубое и пустое; очередь вновь двинулась, и Элен обнаружила, что молитва услышана, – ее место натри ряда дальше. Разумеется, ей досталось среднее место, как и большинству пассажиров, переведенных с отмененного рейса, но, по крайней мере, это было не среднее место рядом с ним. Элен подождала, пока женщина с краю – ей было за пятьдесят, припухшее лицо и взбитые крашеные волосы – отстегнет ремень и с трудом поднимется, давая ей пройти. У окна никто не сидел, во всяком случае пока, и, устроившись плечом к плечу с одутловатой соседкой, Элен от души желала, чтобы третий пассажир так и не появился.

Могло ли ей так повезти? Нет, невозможно, удача всегда обходила ее стороной. Достаточно вспомнить сегодняшний день, или последнюю неделю, или последний месяц, или год, или, в конце концов, всю ее никчемную и бессмысленную жизнь. Вспомнилось имя, которое она пыталась забыть с помощью транквилизаторов, прописанных врачом. Элен на мгновение удержала в памяти возникший образ, растворившись в горькой печали, пока не стала казаться себе героиней какого-нибудь слезливого сериала – изнасилованной монахиней, вдовой летчика, угасающей под пристальным взглядом телекамеры. «Не нужно было пить пиво, – сказала она себе. – И уж во всяком случае, виски. По крайней мере в сочетании с таблетками».

Гул затих. Проходы опустели. Элен пыталась подавить радостное чувство и пристально следила за дальним концом прохода, где последний пассажир – мальчишка в надетой задом наперед бейсбольной кепке – неуклюже пробирался на свое место. Тайком, одной ногой, она передвинула сумку под сиденьем ближе к окну, потом, улучив момент, быстро отстегнула ремень и пересела в свободное кресло. Элен вытянула ноги, привела в порядок чехол на сиденье и стала наблюдать, как стюардессы ходят по проходу, проверяя отсеки для багажа над головами. Элен размышляла, что надо было позвонить маме и предупредить об изменении расписания – впрочем, позвонит из Чикаго, вот что она сделает, – когда впереди возобновилось движение и вошел последний пассажир, как раз когда контролеры уже собирались закрыть дверь. Пассажир медленно шел по проходу, пригибаясь, чтобы не заслонять экраны телевизоров, оборачиваясь то направо, то налево, и проверяя номера рядов: пальто перекинуто через руку, на плече висит портфель с ноутбуком, Он был одет в тенниску и пиджак спортивного покроя; волосы коротко, по моде, острижены; лицо спокойно, несмотря на проделанный им сумасшедший рывок через весь аэропорт. Но самое главное, что он, кажется, шел прямо к Элен, к месту 18А, которое она самовольно заняла. Что же первым делом пришло ей на ум? Разумеется, ругательство. Грязное ругательство, и больше ничего.

Конечно, он остановился у ряда 18, посмотрел на одутловатую женщину, потом на Элен и спросил:

– Простите, но, кажется, я здесь? Элен залилась краской:

– Я думала…

– Нет, нет, – возразил он, удерживая взгляд Элен, пока женщина с краю поднималась и выкарабкивалась из кресла, в котором застряла, как валун в расщелине, – нет, нет, оставайтесь там. Все в порядке. Правда.

Пилот что-то сказал – набор обычных фраз; самолет задрожал и с внезапным толчком тронулся с места. Элен откинула назад голову и закрыла глаза.

Она проснулась, когда стали развозить напитки. Во рту стоял кислый привкус, голова раскалывалась, подлокотник впился в ребра, как злой зверек. Ей приснился Рой – мужчина, разрушивший ее жизнь как мальчишка, который, не задумываясь, топчет насекомое. Ей снился Рой и тот унизительный скандал в учительской: каким-то образом там же очутилась мама, и боль от этого была еще острее; потом они с Роем оказались в постели, она чувствовала неотступную требовательность его отвердевшего тела – позже выяснит лось, что это подлокотник; рука Роя крепко обнимала ее, пока не превратилась в Уолдо – Элен явственно ощущала на себе дыхание тарантула.