Благородство поражения. Трагический герой в японской истории - [149]

Тактика организованных самоубийств была, безусловно, новой и ужасающей, однако с любой практической точки зрения она неизбежно вела к провалу. По странной иронии (с точки зрения стратегического воздействия), тайфун, налетевший на 3-й Флот Соединенных Штатов 18 декабря 1944 года к востоку от Филиппин, принес больше потерь в живой силе, кораблях и самолетах, чем самая удачная из атак камикадзе.

Для поддержания морали во времена, когда все шло кувырком, правительство хваталось за соломинку предполагаемых триумфов камикадзе и освещало их возможно более широко. Официальные пропагандисты не только пытались доказать, что имперские силы разработали решительно новый метод противостояния противнику, но и пользовались этим сомнительным утверждением для доказательства своей теории превосходства японского духа. Так, отчеты того времени о потопленных американских кораблях у Филиппин самолетами-самоубийцами вдвое увеличивали это число; несколько месяцев спустя, в ходе кампании у Окинавы, уровень преувеличений достиг шестисот процентов.[873]

Главная практическая трудность в сообщении результатов вылета камикадзе состояла в том, что самолет-самоубиица по определению не мог описать последствия своей атаки; естественно, ни один боец отрядов специального назначения никогда не узнал — что принесла его жертва. Поэтому японцы практически полностью полагались на информацию от «оценочных» самолетов, которая была крайне неточна и всегда склонялась в сторону преувеличения. Часто пилоты сообщали (и верили в то), что потоплен авианосец или линкор, когда единственным свидетельством были огромные всплески воды и эффектные столбы дыма, возникшие на самом деле от взрывов их самолетов, когда те врезались в воду рядом с кораблями.[874] Поскольку не существовало достоверных способов проверить эти рапорты, офицеры, командовавшие отрядами спецназначения, обычно считали операцию успешной и передавали информацию в Токио со всей ее славной неаккуратностью.

Радостный оптимизм японских официальных лиц в отношении камикадзе основывался на замечательных результатах первой атаки отряда «Сикисима» 25 октября, когда всего чуть более двух десятков японских летчиков с их самолетами были обменяны на потопленный американский авианосец и шесть других, серьезно поврежденных. Такой начальный успех типичен для героической параболы, он служит необходимой прелюдией конечного поражения; фактически с самого начала война представляла собой битву Давида и Голиафа, в которой, однако, гигант не мог не победить. Ко времени ее громового завершения в августе, около пяти тысяч самоубийц-добровольцев погибло в тех или иных операциях камикадзе.[875] Несмотря на отчаянные усилия, им удалось уничтожить всего три больших корабля, и это не были крупнейшие авианосцы или линкоры. За всю кампанию при Окинаве с помощью «Оока» не был потоплен ни один американский корабль, и только четыре было повреждено.[876] Верно то, что в ходе атак камикадзе было повреждено почти триста судов, и многие из них пришлось выводить из области боевых действий для починки. Обычно, однако, они вскоре могли вернуться в бой, и этот урон сделал очень мало для того, чтоб задержать американское наступление. Самоубийственные операции, как и вся война, окончились безоговорочной капитуляцией, — единственным в своем роде бесчестьем в японской истории. Попытки камикадзе были мелкой пылинкой в общей практической беспомощности всех военных усилий, предпринимаемых с самого начала, и в конце «Божественный Ветер» стал символом неотвратимого поражения.[877]

Стратегически «специальные атаки» не только не решили поставленных задач, но, пожалуй, способствовали одной из величайших катастроф, которая когда-либо обрушивалась на истерзанный японский народ, именно — разрушение Хиросимы и Нагасаки первыми (и единственными) атомными бомбами, использованными в военных действиях. Разумеется, воздушные самураи совсем не предполагали, что их упорство принесет такие плоды, однако японской истории знакомы иронические виражи, когда героические усилия приводили к результатам совершенно противоположным предполагавшимся. Самоубийственная тактика, вместо того, чтобы, как втайне предполагалось, ошеломить американцев, пробудила отвращение и ярость в пропорциях гораздо больших, чем могли вызвать ее действительные результаты, и произвела почти такое же психологическое воздействие, как германские ракеты V-1 и V-2 в Англии, где их так же посчитали «нечестным» оружием.[878] Возможно, это помогло отбросить сомнения, вероятно, присутствовавшие у президента Гарри Трумэна и его ближайших соратников, относительно того, — сбрасывать ли атомные бомбы на густонаселенные центры в то время, когда Япония уже была на грани капитуляции и активно искала мира.[879] Более того, ярость атак камикадзе представлялась логической кульминацией японской «фанатичности» и, безусловно, предупреждала американцев о тех бесчисленных потерях, которые они могли бы понести, если бы осуществили свои планы вторжения на главнее острова осенью 1945 года.[880] Возможно, Япония, в лице двойной опасности атомной атаки и полномасштабного участия в войне России, капитулировала бы безо всякого вторжения, и тогда уничтожение Хиросимы и Нагасаки было не только аморальным, но и ничем не оправданным. Этого мы не узнаем никогда. Ясно то, что решение Америки использовать атомное оружие устранило необходимость вторжения, в ходе которого японцы могли бы прибегнуть к тактике массовых самоубийств в гораздо большем масштабе, чем когда бы то ни было.