Благие дела - [46]

Рут только безнадежно качала головой, она не усматривала в своих перескоках никакой системы: она не переносилась в какое-то определенное место, да и время тоже было как будто разное, она понятия не имела, чем вызывались эти скачки и как она попадала обратно…

Через три дня после того, как она получила освобождение от работы, Рут внезапно очутилась в огромном зале, переполненном народом. Дело было утром, она мыла в кухне посуду — и вдруг все снова сместилось…

Люди… Это было первое, что Рут заметила и чему, как ни странно, обрадовалась: очевидно, она настолько уверовала в Карианнину идею Путешествия во Времени, что представляла себе Мир после Бомбы и тяготилась этим. Теперь же Рут окружал народ, множество людей, которые стояли в просторном зале, не теснясь друг к другу, но все же образуя толпу, и смотрели в одном направлении. От них веяло спокойным ожиданием.

Никто не встрепенулся при появлении Рут, ни один человек не ойкнул, не показал на нее пальцем… Тут вообще не было никаких резких звуков, не было грозного шума толпы, только ровный гул множества приглушенных голосов, народ обменивался репликами, время от времени раздавался чей-то смех — не громкий, не пронзительный, а… доброжелательный. Приглядевшись к окружающим. Рут подметила, что всем лицам присуще одно и то же выражение доброжелательности. Словно все собрались в предвкушении чего-то приятного.

Народ тут был самый разный: от стариков до грудных младенцев. Рут видела и негров, и приземистых людей с раскосыми глазами, и светлокожих блондинов — как на уличном перекрестке крупного города, здесь был представлен любой возраст, пол, любая раса.

Бок о бок с Рут стояла чернокожая девушка с охапкой курчавых волос и африканскими чертами лица. Рут осторожно прикоснулась к ней:

— Простите, вы не могли бы мне помочь? Я не понимаю, что тут…

Девушка внимательно посмотрела на нее, улыбнулась и что-то ответила, медленно и членораздельно, так что Рут явно обязана была понять это. Но постичь смысл оказалось невозможно: как ни отчетливы были звуки, как ни знакома интонация, слов Рут не улавливала…

— Я не понимаю, — в растерянности произнесла Рут.

Она сообразила перейти на английский, на французский, даже сказала несколько слов по-немецки. Молодая женщина сокрушенно покачала головой и, положив руку на плечо Рут, указала ей вперед, как бы успокаивая, подбадривая. Рут вытянула шею, стараясь что-то разглядеть… Однако смотреть пока было не на что: вдали, на другом конце зала, виднелись только огромные двери. Двери были закрыты, а на стене над ними не было никаких украшений, никаких картин, эмблем или надписей.

Рут попыталась обратиться к русоволосому пожилому мужчине впереди, но и тут повторилась прежняя история: он мотал головой на все языки, которые она пробовала, потом виновато улыбнулся и, подняв кверху руку с растопыренными пальцами, сделал мягкий жест, означавший: погоди, не суетись, ни о чем не беспокойся.

Рут со вздохом сдалась.

Она не представляла, сколько времени простояла так. Она была без обуви, в одних носках, с засученными рукавами и мокрой щеткой для посуды в руке… Никто не появлялся. Народ потихоньку переходил с места на место, и это было не беспокойное движение, а неторопливый круговорот многолюдной толпы. Из приглушенного рокота мирной беседы не выделялось ни единого пронзительного голоса, ни один ребенок не плакал, никто не проявлял признаков страха или нетерпения. Во всей ситуации присутствовала некая мистика, Рут расценивала этот свой перескок как самый ирреальный из всех и в то же время была убеждена в реальности происходящего: она различала запахи, цвета, звуки, под ногами чувствовался асфальт или бетон, было ощущение пространства, воздуха… Рут задрала голову и посмотрела наверх: там было переплетение, решетка из тонких черных стропил, несущих на себе прозрачные пластины, похожие на стекло…

Как перекрытие крыши на развалинах, куда она попала в прошлый раз…

Рут не знала, что делать: бежать, поднять крик, попробовать выбраться отсюда? Она раскрыла рот, чтобы выкрикнуть предупреждение, пусть даже оно останется непонятым: тут вот-вот должно что-то случиться… А может, она ошибается? Она ведь ни в чем не уверена, не представляет даже, зачем они собрались здесь…

И снова перемещение в другой мир.

Рут переводила дух, склонившись над мойкой в кухне по Тересесгате.

Перескоки случались все чаще и чаще. Рут походила на маятник, раскачивавшийся между реальной и ирреальной действительностью. Перемещения всегда заставали ее врасплох, хотя она, казалось бы, только и делала, что сидела дома и, стуча зубами, ждала их. Ее выхватывали в любое время: однажды во сне, посреди ночи, другой раз под душем, еще раз — когда они с Карианной обедали. Тогда Рут очутилась на узком, глухом проселке в поросшей елями долине, в низу которой протекала река; ей попалось нечто вроде заброшенной лесопилки или мельницы, замшелой, сырой и тихой. Рут отломила ветку с напоминавшего орешник придорожного куста — и так, с веткой в руке, очнулась дома, за кухонным столом, перед бледной, испуганной Карианной.

Рут больше ни разу не переносилась в огромный зал, чаще это был просто лес, привычный, скорее всего норвежский, ландшафт. Погода бывала теплая и прохладная, но неизменно летняя, время — как ночное, так и дневное; из живых существ встречались птицы, иногда звери, несколько раз Рут видела поблизости людей, однако она сторонилась их — не потому, что они выказывали недобрые намерения, а лишь из-за того, что она чувствовала себя здесь беспомощной, чужой, гонимой…