Бивуаки на Борнео - [49]

— Хозяин зуба не мог прийти в себя. Его лицо выражало такую печаль, что мой триумф сразу сменился сожалением: ведь я разрушил его веру в этот предмет. Наконец он покачал головой и заявил:

— Возьми этот зуб, ты его выиграл. Впрочем, раз он не помогает, он мне больше не нужен.

— Я медленно отвязал клык от лапы убитой курицы, говоря себе, что, может быть, было бы лучше промахнуться, затем повернулся к огорченному даяку:

— Этот зуб мне решительно нравится, — сказал я. — Поэтому я покупаю его у тебя за двадцать пять рупий.

Глава пятнадцатая

Первичный и вторичный лес. Заблудившийся в джунглях. История с медведем. Посмертная головомойка. Памятный переход.

Для натуралиста Лонг-Лаат далеко не представлял такого интереса, как районы, в которых мы жили до того. Лет сорок назад, во время небывалой засухи, первичный лес был на большом пространстве уничтожен рядом пожаров, а на его месте возник вторичный с очень густым и неприветливым подлеском, передвигаться в котором было мучением, да и видимость там была плохая. Но главное его фауна и флора отличались меньшим своеобразием, чем в других районах. Обычно полагают, что так называемый вторичный лес не что иное, как молодая поросль, появившаяся на месте уничтоженного стихией или людьми первичного леса.

В действительности, каким бы удивительным это ни казалось, вторичный лес отличается от первичного не только своим возрастом, но и прежде всего образующей его растительностью. Объясняется это очень просто. Настоящий экваториальный лес состоит исключительно из деревьев, приспособившихся к постоянно царящей там полутьме, поэтому не в пример большинству растений их семена и молодая поросль могут развиваться только в тени.

Что же произойдет в случае уничтожения этого леса? На обнажившейся таким образом почве семена тенелюбивых деревьев не смогут развиваться, зато будут размножаться те виды, которые обычно растут на открытых пространствах. Следовательно, появившийся в итоге лес будет состоять из совершенно других пород, нежели первичный лес, и даже неспециалист сможет распознать его с первого взгляда. То же самое относится к животным и особенно к птицам: те из них, которые обычно живут в светлом лесу, тотчас же освоятся в этой новой, столь подходящей для них среде.

Но такая смена неокончательна, так как природа беспрестанно эволюционирует. Когда деревья вторичного леса станут достаточно большими и будут давать нужную тень, там смогут, в свою очередь, прорасти семена, занесенные из соседнего, первичного леса; после того как новые деревья достигнут своего полного роста, справедливость восторжествует: отбрасываемая ими тень безжалостно заглушит вторичный лес. Так постепенно возродится первичный лес, но, конечно, для этого нужны по крайней мере одно-два столетия.

В лесу Лонг-Лаата, менее богатом дикими плодами, чем лес, растущий в низовьях Бахау, водилось мало дичи, и, чтобы встретить оленей или кабанов, мне приходилось уходить очень далеко. Положив в ротанговую корзину спальный мешок, мандоу и небольшой запас риса, я уходил один на несколько дней, радуясь убежать из этой малоприветливой деревни.

Не очень хорошо зная местность, я выбирал дорогу наугад и старался ориентироваться по какому-нибудь из бесчисленных потоков, бороздивших лес. После целого дня ходьбы я разбивал свой бивуак и в последующие дни охотился в его окрестностях. Обычно без большого труда находил это временное убежище, но один раз все же мне этого не удалось сделать, и я был вынужден провести ночь там, где она меня застигла.

В тот день я очень рано вышел из Лонг-Лаата и по дороге встретил группу охотников, возвращавшихся с кабаном. Они по-дружески предложили мне большой кусок сала и кое-как прокопченный окорок, после чего продолжили свой путь. Тут я заметил, что за мной увязалась одна из собак; она принадлежала к таким запаршивевшим и тощим созданиям, что невольно возникал вопрос, откуда у них берутся силы двигаться.

К четырем часам пополудни я устроил привал на берегу неширокого прозрачного потока и соорудил себе легкое убежище, покрыв его большими круглыми листьями. Затем приготовил на ночь солидный запас валежника и, так как еще было светло, решил побродить в окрестностях в надежде встретить какую-нибудь дичь. Уходя, я заметил, что даякская собака исчезла. Полагая, что она вернулась в деревню, я не стал беспокоиться.

Не прошло и четверти часа с момента моего ухода с бивуака, как я наткнулся на совсем свежие следы бантенгов — крупных диких быков тропической Азии. Я последовал за ними, надеясь быстро нагнать животных, которые, видимо, останавливались по дороге, чтобы пощипать редкую травку на небольшой прогалине. Вскоре, однако, пошел проливной дождь, и мне становилось все труднее отличать свежие следы от старых, смешавшихся на глинистой почве. Растительность стала такой густой, что в конце концов я застрял в непроходимой чаще бамбука и ротангов с колючими стелющимися стволами; тысячи шипов удерживали меня, впиваясь в одежду и тело. В течение получаса я пытался проложить себе путь, но лишь изодрал в кровь руки и ноги. Наконец отчаявшись, я обнажил свой мандоу и принялся бешено рубить вокруг себя, громко проклиная этот враждебный лес. В тот же миг тяжелый топот и треск валежника возвестили мне, что, сам того не подозревая, я подошел к бантенгам, отдыхавшим, по-видимому, в зарослях, но спугнутым шумным проявлением моего гнева.