Бивуаки на Борнео - [23]

Всех их отличала сильная, почти мертвенная бледность, а черты лица у них были более тонкие и резкие, чем у даяков. Мужчины обладали такой мускулатурой, что, казалось, все они претендовали на звание чемпиона Вселенной; рядом с ними даяки, хотя и атлетически сложенные по европейским критериям, выглядели почти тщедушными. Женщины были маленькие и хрупкие. Одна была молодая и довольно хорошенькая, другая постарше, и обе несли большую ротанговую корзину. Все были увешаны различными украшениями, а тела их покрывала странная татуировка.

Видя, что пунаны прошли в жилище вождя деревни, мы поспешили вслед за ними. Они уже сидели на полу и с наслаждением выпускали клубы дыма, извлекаемого из огромных сигар. Вождь сказал им несколько слов, после чего они поднялись как бы с неохотой и поочередно пожали, нам руки. Затем пришельцы снова сели и продолжали курить в полном молчании, свертывая сигару за сигарой из зеленого табака. По восторженным взглядам, которыми они провожали завитки дыма, можно было догадаться, что табак был для них больше, чем страстью, — почти наркотиком.

После часа молчания и взаимного разглядывания я попросил вождя деревни сообщить пунанам о моем желании последовать за ними в лес. Он передал мою просьбу старшему из мужчин, понимавшему по-даякски, но тот отрицательно покачал головой.

— Он не хочет, — сказал вождь деревни.

— Почему?

— Потому что не хочет, — ответил он вполне логично.

Я понял, что мне будет нелегко добиться, чтобы пунаны пустили меня к себе, и совсем трудно убедить вождя деревни искренне поддержать меня. Дело в том, что сам он, как, впрочем, и другие даяки, решительно возражал против моей затеи, будучи уверен, что я не вернулся бы живым от лесных людей. Я, однако, продолжал приводить все новые и новые доводы:

— Скажите им, что я совершенно не буду вмешиваться в их жизнь. Все, что я прошу у них, — это помочь мне добыть редких животных, а за это я стану охотиться для них.

— Они не хотят тебя брать, потому что стыдятся своей дикости. У них нет даже домов, как у нас, и потом сейчас у них голод. Если бы с тобой что-нибудь случилось, их обвинили бы в том, что они тебя убили.

— Скажите им, что мои друзья и я обязуемся ни в чем их не упрекать, если со мной произойдет несчастье.

— Они говорят, что ты не сможешь поспевать за ними в лесу.

— Но вы же хорошо знаете, что я уже привык к лесу, ведь я без конца хожу на охоту с даяками.

— Это так, но с пунанами — другое дело, даже мы не в силах угнаться за ними.

Торг тянулся несколько часов: пунаны упорно отказывались взять меня с собой, а я продолжал настаивать на своем желании следовать за ними, обещая им в награду подарки и табак. Наконец вождь деревни повернулся ко мне:

— Они согласны.

— Наконец-то! — вскричал я. — Когда мы отправляемся?

Вождь пустился в долгий разговор с пунанами, затем снова повернулся ко мне с удрученным видом:

— Они не хотят!

— Э, нет! — вскочил я. — Раз так, то передайте им, что мы расскажем повсюду: пунаны не держат своего слова.

Вождь перевел то, что сказал я, и, видимо, добавил кое-что от себя, так как старший из мужчин принял оскорбленный вид и гордо заявил, что пунаны не меняют своего слова: он берет меня под свою ответственность, и я буду жить в его семье. Было решено, что один из мужчин, обе женщины и мальчик вернутся в стойбище пунан завтра же, я же отправлюсь через день с двумя другими мужчинами.

— Спросите у них, далеко ли это стойбище, — сказал я вождю деревни.

— День пути для пунан, но с тобой, может быть, придется переночевать один раз в лесу, — гласил ответ.

Вечером, пока я укладывал строгий минимум вещей, которые собирался взять с собой, Петер с помощью переводчика составлял для меня список некоторых необходимых пунанских слов: есть, пить, ходить на охоту, кабан, птица, обезьяна и т. д… Это значило, что я не буду совершенно беспомощным среди моих новых друзей.

На рассвете следующего дня один из жителей деревни перевез нас на другой берег реки, и мы углубились в лес.

Я разделил свои вещи на три части, оставив себе, сознаюсь, самую легкую. Это объяснялось не только тем, что я нес вдобавок свой карабин калибра 8,57, но и главным образом боязнью быстро отстать — такое впечатление произвели на меня рассказы о проворстве пунан. К счастью, эти опасения не оправдались.

Правда, мои спутники двигались легко и без малейшего шума, но не быстрее, чем даяки. При подъемах я даже опережал их, а они задыхались под тяжестью своих нош. Зато на обрывистых спусках, на скользких косогорах они продвигались с поразительной быстротой, опираясь на свои копья, подобно прыгунам с шестом.

Внизу они поджидали меня, а как только я спускался, подносили пальцы к губам, выразительно надувая щеки. Тогда я вытаскивал свои сигареты и угощал каждого. В течение дня эта маленькая церемония повторялась несколько раз, и к вечеру от четырех пачек Толуаз», специально извлеченных из моих сверхсекретных запасов, остался лишь десяток сигарет.

Мы быстро свернули с охотничьих троп даяков и направились прямиком через лес. Но я заметил, что мои проводники ориентировались по множеству примет: сломанных или отрезанных веточек или зарубок, сделанных мандоу в коре деревьев. Пунаны оставляли в лесу свои метки и, несомненно, пользовались ими с незапамятных времен всякий раз, когда оказывались в этом районе.