Битва двух империй, 1805–1812 - [17]
Современные исследования окончательно поставили точку в этом вопросе. Английский историк Элизабет Спэрроу выпустила в свет большой научный труд «Secret Service: British agents in France 1792–1815», посвященный деятельности английской разведки в конце XVIII–XIX веке. Работа написана на основе изучения огромного количества неизвестных ранее архивных документов, и она не оставляет сомнения в причастности британских спецслужб к организации заговора против Павла 1.[37] Английские агенты и английские деньги помогли подготовить государственный переворот в России.
Смутные, туманные предчувствия надвигающейся грозы терзали Павла. Саблуков рассказывает, что за несколько дней до выступления заговорщиков во время конной прогулки Павел вдруг остановил свою лошадь и, обернувшись к обер-шталмейстеру Муханову, сказал взволнованным голосом: «Мне показалось, что я задыхаюсь, и у меня не хватает воздуха, чтобы дышать. Я чувствовал, что умираю… Разве они хотят задушить меня?»[38] Без сомнения, какая-то неопределенная информация о заговоре дошла до Павла, но никаких деталей он не знал. Император оказался поистине в изоляции. И хотя в первые дни марта по Петербургу поползли слухи о заговоре, Павел оставался в неведении.
Граф де Санглен рассказывает, что вечером 11 (23) марта, когда он проезжал по Невскому проспекту, извозчик повернулся к нему и сказал:
— Правда ли, сударь, что император нынешней ночью умрет? Какой грех!
— Что ты, с ума сошел? — воскликнул в ответ Санглен.
— Помилуйте, сударь, у нас на Бирже только и твердят: конец.[39]
Если это правда, то извозчик оказался информирован лучше, чем император, который, несмотря на странную нервозную атмосферу в его резиденции в Михайловском замке, вечером 11 марта так и не предпринял никаких шагов для своего спасения. Около полуночи в замок проникли две группы заговорщиков: одна — ведомая графом Паленом, другая — генералом Беннигсеном. В карауле стоял 3-й батальон Семеновского полка, большая часть офицеров которого состояла в заговоре. Кроме того, высокое звание Палена и его большие полномочия позволили заговорщикам беспрепятственно войти во дворец. В то время, пока граф Пален и сопровождающие его офицеры отвлекали внимание основных караулов, «ударная» группа, ведомая Беннигсеном (10–12 человек), зарубив камердинера Аргамакова, ворвалась в спальню императора.
То, что дальше последовало, описано во многих источниках и разобрано в сотнях исследований по эпохе Павла I; впрочем, всех подробностей, наверное, установить невозможно. Показания участников событий сбивчивы. К тому же практически все «герои» переворота были пьяны и вряд ли, даже спустя несколько минут, могли связно объяснить, что же произошло в действительности.
Так или иначе, Павлу пытались подсунуть на подпись какую-то бумагу, по всей видимости акт об отречении. Естественно, что император категорически отказался её подписывать. Тогда после «оживленной дискуссии» Николай Зубов ударил Павла в левый висок каким-то тяжелым предметом (показания свидетелей на этот счет расходятся: кто-то говорит о массивной золотой табакерке, кто-то о мраморном предмете, кто-то о пистолете). Император, обливаясь кровью, упал, тогда заговорщики повалили его на пол и задушили, судя по всему, офицерским шарфом офицера гвардии Скарятина. Затем озверевшие от вида крови пьяные заговорщики набросились на убитого императора и принялись глумиться над мертвым телом…
«Крики „Павел более не существует!“ — рассказывает в своих мемуарах граф Чарторыйский, — распространяются среди других заговорщиков, пришедших позже, которые, не стесняясь, громко высказывают свою радость, позабыв о всяком чувстве приличия и человеческого достоинства. Они толпами ходят по коридорам и залам дворца, громко рассказывают друг другу о своих, если так можно выразиться, подвигах, и многие проникают в винные погреба, продолжая оргию, начатую в доме Зубовых»[40].
Утром 12 (24) марта дворянский Санкт-Петербург ликовал. Улицы наполнились повесами, одетыми во все запрещенные регламентами Павла новомодные наряды, «круглые шляпы и сапоги с отворотами наполнили улицы, а какой-то подвыпивший гусарский офицер гарцевал на коне по тротуару с криком „Теперь все можно!“». Что же касается солдатской массы, она восприняла известие о гибели императора с угрюмым молчанием. «Строгости и ярость императора Павла били обычно по чиновникам, по генералам и по старшим офицерам. Чем более высок был чин, тем больше была опасность подвергнуться наказанию, и редко строгости касались солдат. Наоборот, в качестве награды за парад или смотр они получали щедрые раздачи хлеба, мяса, водки и денег… Солдатам нравилось видеть, как император, их знаток и ценитель, обрушивал наказания и строгости на офицеров»[41].
Собранный рано утром на плацу лейб-гвардии Конный полк отказался присягать новому царю, Александру, не убедившись в смерти Павла. Пришлось привести группу солдат во дворец, и корнет Филантьев заявил хозяйничавшему там Беннигсену, что солдатам необходимо показать покойника. «Но это невозможно! Он весь обезображен, поломан, и сейчас занимаются тем, что его подкрашивают и приводят в благопристойный вид», — ответил генерал по-французски. Но так как корнет настаивал, Беннигсен раздраженно сказал: «Черт с ним. Раз уж они так к нему привязаны, пускай на него посмотрят». Когда солдаты вернулись к полку, полковник спросил правофлангового Григория Иванова:
