Битники. Великий отказ, или Путешествие в поисках Америки - [57]
Как подчеркивал сам Берроуз в предисловии к «Гомосеку», если бы не убийство жены, он никогда бы не стал писателем. Это значит, что письмо требует от писателя предельной жертвы, а самой предельной жертвой является жизнь: своя или чужая. В этом угадывается очевидная близость Берроуза к отдельным положениям философии Жоржа Батая, здесь найден важный ключ к биографии автора, но чего здесь нет или еще нет, так это пугающе трансгрессивного текста «Голого завтрака». Ничего удивительного: текст начинает там, где заканчивается фильм, там, куда уводит дорога перед пропускным пунктом – в неизведанные пространства письма-становления. Кроненберг не экранизирует текст, он подводит к тексту, предлагая свою теорию его интерпретации. Из самого текста он заимствует несколько образов, несколько имен, главное, фигуру автора, которая может быть определена как единственная инстанция, которой удается собрать фрагменты «Голого завтрака» воедино. Мы же попробуем собрать их во едино несколько иным способом.
Непростая задача в разборе такого текста, как «Голый завтрак», начать – или хотя бы попытаться начать – с самого начала. Такое начало ускользает от нас в силу двух взаимосвязанных причин. Во-первых, генезис текста, составленного из вереницы разрозненных кусков, если и предполагает некое начало во времени написания, то никак при этом не указывает на подобие начала в последовательности повествования. Или: ни один фрагмент не претендует на то, чтобы быть истинно первым. Свидетельствует Барри Майлз: «За одним этим исключением [перенос главы «Хаузер и О'Брайен» из начала книги в ее конец] конечная форма «Голого ланча» и расположение глав были определены порядком, в котором материал – по воле случая – посылался в типографию. Когда перестановка была сделана, получилось, что первыми словами книги были «Чувствую, стрем нарастает…», а последними «С этого мгновения стрем меня не касается (накал спал)», таким образом книга приобретала законченность. Билл был доволен полученным результатом»[142].
Конечно, Билл был доволен, ведь ему удалось нанести традиционной романной форме еще один хлесткий удар: случайность вместо предопределенного порядка, освобождение текста из лап контроля просчитывающего рационального сознания. Текст зажил своей жизнью на стадии печати, он явил норов и имманентную волю к композиции. Констатируем: начало, как и композиция вообще, величина более или менее случайная.
Во-вторых, в том виде, в котором мы читаем «Голый завтрак» сегодня, фактическим началом его является авторское предисловие – иначе говоря, один из мета-текстов, вторым из которых является послесловие с обстоятельной наркотически-фарма ко логической номенклатурой. Вместе с тем известно, что мета-тексты были добавлены к основному тексту (или просто тексту) позднее. Это было связано с тем, что Билл боялся очередных проблем с законом. Чтобы обеспечить себе какие-то тылы, Билл принял решение написать вступление к «Голому ланчу». Он писал Аллену: «Хочу написать небольшой рассказ, имеющий отношение к „Голому ланчу“. Думаю, это сейчас необходимо для моей собственной безопасности. В „Голом ланче“ я рассказал, что же такое джанк, как он воздействует на организм, то, как можно обуздать наркозависимость. Но я имел в виду совершенно не это. НЕ употребляйте наркотики, ребята, бегите от них прочь…»[143]
Объяснение выглядит путаным, и не зря мысль о таком предисловии не понравилась Гинзбергу[144]. Однако в итоге получилось нечто совсем другое. Берроуз не стал оправдываться за книгу о наркотиках, за такую книгу оправдаться нельзя. Вместо этого он сопроводил один документ другим, который удачно комментирует первый, вскрывает в нем теоретическое измерение. Но об этом речь впереди.
Пока что отметим: в силу того, что предисловие действительно проясняет то, что следует за ним, будет правильным не начинать с него, но прийти к нему впоследствии, ибо, поспешно комментируя то, с чем еще только предстоит ознакомиться, предисловие легко может спутать читателю, с позволения сказать, всю карту чтения.
Мы же рискнем начать картографировать с того момента, который открывает сразу два пути: первый – непосредственно в текст «Голого завтрака», второй – латерально, в литературную биографию его автора, автора, сочиняющего книгу, которая одновременно прочитывает его собственную жизнь. Место входа обращает на себя внимание тем, что только оно здесь никак не озаглавлено: «Я чую, стрем нарастает, чую, как там, наверху, легавые суетятся, пытаясь расшевелить своих ручных стукачей, и что-то мурлычут над ложкой и пипеткой, которые я скинул на станции Вашингтон-сквер, перескочил через турникет – два пролета вниз по железным ступеням – и успел на поезд „А“ в сторону жилых кварталов…»[145] Гипнотический ритм.
На первый взгляд мы возвращаемся назад во времени и оказываемся где-то на страницах «Джанки», и это верное чувство, потому что сам автор в этом странно отсутствующем начале воспроизводит свой личный путь в то пространство письма, которое позже всплывет внутри текста под именем Интерзоны – этакое междумирье, зона между реальностью и фантастическим, наркотическим бредом. Другой вопрос, что написано всё это не в пример лучше и музыкальнее.
В данной книге историк философии, литератор и популярный лектор Дмитрий Хаустов вводит читателя в интересный и запутанный мир философии постмодерна, где обитают такие яркие и оригинальные фигуры, как Жан Бодрийяр, Жак Деррида, Жиль Делез и другие. Обладая талантом говорить просто о сложном, автор помогает сориентироваться в актуальном пространстве постсовременной мысли.
В этой книге, идейном продолжении «Битников», литератор и историк философии Дмитрий Хаустов предлагает читателю поближе познакомиться с культовым американским писателем и поэтом Чарльзом Буковски. Что скрывается за мифом «Буковски» – маргинала для маргиналов, скандального и сентиментального, брутального и трогательного, вечно пьяного мастера слова? В поисках неуловимой идентичности Буковски автор обращается к его насыщенной биографии, к истории американской литературы, концептам современной философии, культурно-историческому контексту, и, главное, к блестящим текстам великого хулигана XX века.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас – большинство. Ее цель – помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа.
На основе анализа уникальных средневековых источников известный российский востоковед Александр Игнатенко прослеживает влияние категории Зеркало на становление исламской спекулятивной мысли – философии, теологии, теоретического мистицизма, этики. Эта категория, начавшая формироваться в Коране и хадисах (исламском Предании) и находившаяся в постоянной динамике, стала системообразующей для ислама – определявшей не только то или иное решение конкретных философских и теологических проблем, но и общее направление и конечные результаты эволюции спекулятивной мысли в культуре, в которой действовало табу на изображение живых одухотворенных существ.
Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.
В монографии раскрыты научные и философские основания ноосферного прорыва России в свое будущее в XXI веке. Позитивная футурология предполагает концепцию ноосферной стратегии развития России, которая позволит ей избежать экологической гибели и позиционировать ноосферную модель избавления человечества от исчезновения в XXI веке. Книга адресована широкому кругу интеллектуальных читателей, небезразличных к судьбам России, человеческого разума и человечества. Основная идейная линия произведения восходит к учению В.И.