Биография вечного дня - [81]

— И что именно вы хотели бы нам сообщить? — спрашивает студент, выслушав ее вступление и шикнув на кого-то, чтоб не мешали.

— О Крачунове.

— О ком? — быстро спрашивает Чинков или Хинков, она отчетливо слышит его участившееся дыхание. — Алло! Повторите, товарищ, о ком?

— О Крачунове!

— Вам известно, где он скрывается?

— Нет. Но я могу указать на его самого усердного помощника. Он пытается пристроиться к вам, тем более что официально в списках служащих полиции никогда не значился.

— Фамилия?

— Найденов, по прозвищу Фокер… Владелец мастерских, что у технического училища, где дорога поворачивает к депо.

Она переводит дыхание, и это как будто пугает студента, он продолжает почти умоляюще:

— Алло, товарищ, вы только не кладите трубку! Вы меня слышите? Да, большое спасибо. А если этот Найденов упрется, станет доказывать, что его оклеветали по злобе? Сейчас чего только не бывает. Некоторые сводят личные счеты. Вы не обижайтесь, было бы хорошо, если бы вы назвали себя.

— Если он упрется, — говорит аптекарша возмущенно, — тогда вы скажите ему, что вам известна его полицейская кличка.

— И какая же? Как они его величали?

— Стрелец! Сам Крачунов так его окрестил.

— Стре-лец… — повторяет студент по слогам, вероятно записывая.

Она кладет трубку и садится, изнемогшая и опустошенная. Да, теперь уже все сделано, и этот получит свое, час возмездия близок! Но вот что странно — она не испытывает страданий, ни физических, ни нравственных, будто она выступала до сих пор лишь как орудие возмездия. Теперь остается, дождавшись ночи, покончить со всем этим — вытащить труп Крачунова в какой-нибудь глухой переулок и оставить под забором. Затем она позвонит Елене — она должна знать, что отца уже нет в живых. Ее честного, добродетельного, всеми уважаемого отца, который завещал ей ничем не запятнанное, безупречное свое прошлое — теперь оно не будет висеть у нее на шее, как мельничные жернова, не помешает ей вместе с товарищами и единомышленниками подниматься вверх, к каким-то видимым ими вершинам, в это обновленное время, начинающееся, может быть, именно сегодня…

Опять звонит телефон — на проводе доктор Доганов, он извиняется за то, что снова досаждает ей пустяками, но ему хочется ее порадовать: лекарство он все-таки нашел, несколько упаковок пылились годами на полках аптеки Боянова, так что ей тоже стоит покопаться, и если случайно… и так далее. Аптекарша только повторяет машинально:

— Я проверю… Я проверю…

Накрывшись шалью, она выходит в город. День в полном разгаре — яркое солнце, бездонное небо, потускневшее и умиротворенное, мягкий сентябрьский ветер, как всегда, он дует от реки. Народ рассеялся, хотя на Николаевской и на Александровской страсти все еще кипят. Со стороны матросских казарм ухает музыка, там царит веселье; мимо проходят парни и девушки, и Стефка улавливает обрывки их разговоров — все они полны решимости и энтузиазма. Особое оживление — на площади перед Областным управлением, но в этом оживлении уже чувствуется какой-то порядок, есть признаки организованности. Установленные на улице громкоговорители предупреждают:

— Все, кто состоял в организации «Бранник»[10], обязаны сдать под расписку форменную одежду и оружие. Не подчинившиеся будут строжайше наказаны!

«Здесь ли она?» — раздумывает Стефка Манчева, стоя у самой лестницы, по которой без конца течет народ, но на ее вопрос часовой отвечает:

— Куда-то подалась на «опеле».

Часы на Торговой палате бьют три. Пройдет еще четыре-пять часов, опустятся сумерки, и наступит эпилог развернувшейся драмы, только бы ей не изменило терпение. И чтобы не возвращаться домой, она выходит на Александровскую. Какой-то старик с темным обветренным лицом здоровается с нею, коснувшись пальцами котелка:

— Добрый день! Поздравляю вас!..

У театра собралась шумная толпа, в центре ее артист театра, у него давно не мытая растрепанная грива.

— Поймают их, одного за другим всех выловят, — разглагольствует он. — История не знает нераскрытых злодеяний. Сегодня один попался, завтра попадется другой!

— А пока пускай они стреляют и убивают, — вторит кто-то иронически.

Артист воспламеняется, его кулак взлетает над толпой.

— Всех им не убить!

Аптекаршу охватывает странное волнение, у нее сжимается горло, и она не может глубоко вдохнуть.

— Что случилось? — обращается она к одному из слушателей.

Но тот, ругнувшись, отворачивается от нее.

— Что случилось? — настаивает она, преодолевая мучительное состояние.

Наконец она узнает, что к чему, и леденеет от ужаса: какой-то техник, все его знали как трудолюбивого и дельного специалиста, оказался тайным агентом полиции, на его совести множество провалов, группа молодых людей пыталась арестовать его в тот момент, когда он составлял списки добровольцев по охране общественного порядка (подумать только, какая свинья!), но он, открыв огонь, бросился наутек; погоня длилась недолго, им удалось его подстрелить, когда он пытался перепрыгнуть через высокую ограду своей мастерской, хотя и у них не обошлось без жертв — погибла одна девушка.

«Елена!..» Аптекарша с трудом удерживается на ногах. Она уверена, что погибла ее дочь. В случившемся она видит чудовищную насмешку судьбы. «Я сама их послала, сама послала!..» — корит она себя. Во рту у нее пересохло, в глазах все плывет и качается, дома начинают валиться на нее, и она теряет сознание. Приходит в себя она в одной из кабин кафе-кондитерской, что на углу улицы. Над нею склонились какие-то женщины, они обтирают ей лоб мокрыми полотенцами, смотрят на нее с жалостью и сочувствием.