Биография вечного дня - [79]

— Я слышала, господа, слышала, — встречает их супруга доктора Енчева. — Только у меня действительно нет брата.

Николай входит в ее будуар и сдержанно кланяется.

С застекленной веранды виден далекий румынский берег — густые вербы и камыш, фарфоровая лазурь неба, маленький белый пароход, скользящий по Дунаю. «Прямо-таки райская обитель, — думает он не без зависти. — И это здесь наслаждался подонок Крачунов!..»

— Ваш брат нас не интересует, — говорит Елена, заметив, с каким восхищением Николай оглядывает комнату и веранду. — Так же как и ваша сестра.

У Енчевой удивленные глаза, тонкие ноздри нервно вздрагивают.

— Тогда зачем вы пришли?

— За Крачуновым.

— За кем?

— За Крачуновым! — настойчиво повторяет Николай.

— Но я… я не знаю никакого Крачунова!

— И даже не слышали о таком, верно?

— Слышать-то слышала…

— Вчера вечером он был под окном вашей спальни, но вы не впустили его. Ваше окно засветилось, вы его открыли и, дознавшись, кто к вам пришел, снова закрыли и погасили свет. Или я ошибаюсь?

Супруга доктора Енчева садится на диван и со страхом смотрит на Николая.

— Вы его любовница, — добавляет Николай, но уже более тихо, чтоб она оценила его готовность не разглашать тайну. — Мы не собираемся предавать это огласке… Естественно, все будет зависеть от вас. Где Крачунов?

Енчева молчит, бледная и подавленная.

— Где Крачунов?

Она испускает стон, отбрасывает назад распустившиеся волосы. Сжав пальцы — длинные, тонкие, с вишневым маникюром на ногтях, — Енчева тихо отвечает:

— Не знаю…

— Ваше упорство ни к чему хорошему не приведет.

— Но я в самом деле не знаю.

— Чего не знаете?

— Знаю, что… да, он просил предоставить ему убежище… Но, как вам известно, поскольку вы за ним следили, я ему отказала.

— Почему?

— Потому что я уважаю своего мужа и не желаю причинять ему неприятности.

— Как вы докажете, что говорите правду?

— Как докажу? — Енчева пожимает плечами. — Никак!

— Вы должны найти доказательства, если не хотите… — угрожающе говорит Елена.

Женщины смотрят друг другу в глаза, после чего старшая опускает голову.

— Как я могу найти его, где? Барышня, клянусь вам, я не знаю, где он находится. Если он вообще в городе…

— Не надейтесь, ему не удалось ускользнуть, — язвительно замечает Николай. — В этом мы не сомневаемся. Когда он впервые попросил спрятать его?

— Только вчера вечером…

— Почему только?

— Потому что я давно его предупреждала, что у немцев дела плохи… Да, раз уж вы настаиваете на моей искренности, я ему советовала бежать в Турцию…

— Бежать от возмездия?

— Разве вы бы его простили?

— Нет! — тяжело дыша, говорит Елена. — Ни за что на свете!

Хозяйка дома ходит по комнате, ее холеное тело оживает под переливающимся шелком пеньюара.

— Барышня, я понятия не имею, что именно вас интересует… Да и он не делился со мной служебными секретами, мне это было противно. Но если, к примеру, полицейские архивы представляют для вас какую-то ценность…

— Представляют! — подтверждает Николай.

— Как-то раз Крачунов сказал мне — это было в конце июля, — что пять ящиков с важными документами перетащили к какому-то учителю и спрятали у него в подвале.

— Фамилия учителя?

— Он не назвал.

— Может, он случайно упомянул, что учитель хромой?

Она снова смотрит на него со страхом.

— Да, упомянул…

— И о том, что он преподает историю в мужской гимназии?

Енчева начинает плакать. Слезы размывают пудру, ровным слоем покрывающую ее гладкие щеки.

Николай кивает Елене, и они быстро уходят.

На лестнице их дожидается доктор Енчев.

— Говорил я вам — нет у нее брата!

— Нет, нет, — соглашается Николай небрежно, слыша позади шаги Елены.

А у выхода, словно часовой, стоит служанка и сверлит их желтоватыми глазами.

— Скатертью дорога!

— Кипра, не надо!.. — шепчет доктор Енчев.

Елена, проходя, дает служанке подзатыльник.

— Лизоблюдка!

Все в прихожей замирают.

— Елена! — строго зовет Николай.

Во дворе, опершись на ограду, их ждет Кузман.

— Полезные сведения! — оживляется он, выслушав их доклад.

Все трое садятся в машину.

Николая до крайности удивляет эта игра судьбы: дом хромого учителя, преподающего историю в мужской гимназии, находится всего в сотне метров от его собственного дома!

34

С помощью Христо аптекарша переносит мужа наверх, укладывает в кровать и укрывает одеялом. Но уже на лестнице она знает, что он мертв: ее ладони ощущают, как холодеет его тело. Это отдается в ее душе странным звоном, точно оборвалась в ней какая-то струна, хотя внешне аптекарша сохраняет спокойствие. Парень глядит на нее со страхом и состраданием, такой трогательный, с детскими веснушками на щеках; голос у него хриплый от волнения.

— Господин Манчев сразу узнал меня, назвал по имени…

— Не узнал он вас, — печально отвечает она.

— Вы слышали, я действительно Христо.

— Он вас спутал с другим Христо.

Парень пожимает плечами и робко спрашивает:

— Может, сходить за врачом?

«Ни к чему это!» — хочет она сказать, но, подумав, соглашается:

— Сходите. Хотя мне кажется…

— Мне тоже показалось. — Он пятится к двери. — Но на всякий случай… Тут недалеко кабинет доктора Матевосяна.

Когда захлопнулась дверь, аптекарша проводит рукой по лицу мужа, закрывает ему глаза. Пусть приедет доктор Матевосян, пусть засвидетельствует смерть! Смерть, которая снимает проклятие, нависшее над Еленой. Теперь для нее горизонты открыты, она больше ни в ком не нуждается, даже в матери. Аптекарше становится невыносимо тяжело: ее жизнь, похоже, подошла к концу, внутри что-то нашептывает ей, что свою миссию она выполнила до конца, до последнего предела. Господи, разве она только для того жила, только для того и терпела все невзгоды, чтобы убрать два препятствия, стоявших на пути дочери? Неужели бессонные ночи, огорчения, страсти, надежды, лукавство, восторги и приступы отчаяния были всего лишь прелюдией к этому главному испытанию? Впрочем, даже если поверить в подобную нелепость, жалеть не приходится — жертвы окупились. Ведь счастье (с маленькой или с большой буквы, все равно) выскользнуло из ее рук, она давно утратила всякую веру, сломленная лавиной разочарований, которые разрушили все ее иллюзии о какой бы то ни было гармонии, о какой бы то ни было справедливости.