Бимен - [60]

Конечно, ты можешь добавить к образу что-то свое: расстегнуть две верхние пуговицы на рубашке, держать руки в карманах, пока они не порвутся. Или же вовсе не застегивать пиджак. Ты ищешь образ, подходящий тебе. Смотришь на сверстников, перенимаешь. Копируешь, и если не выходит, пытаешься добавить что-то свое. Вот это хуже всего. Когда ты берешь клише, и добавляешь «свое». Ничего хорошего из этого не выходит. Исключение составляют только люди с внутренней насмешкой. Те, кому одинаково идет и лысина, и длинные волосы. Те, кто даже в грязном рванье выглядит лучше, чем ты, одетый в новенький, сшитый специально для тебя костюм. И дело вовсе не во внешности. У них внутри есть что-то такое, благодаря чему они могут смело заявить: «Я ковыряюсь в носу, и ем козявки!» И никто! Никто не посмеет сказать: «Фу! Позор! Как вам не стыдно!» Наоборот, многие признаются, что тоже любят иногда побаловать себя зеленым золотом, добытым в одной из шахт своего носа.

Как ты уже понял, я не принадлежал к этой харизматичной горстке. Глядя на себя в зеркало после очередной стрижки, мне хотелось плакать. В носу щипало от бессилия и неизбежности случившегося. Я мыл голову, ерошил волосы, чтобы они торчали, и выглядели иначе, чем это задумал парикмахер. Тогда, из зеркального отражения на меня глядел несформировавшийся подросток, с прыщавым лбом, и красным от слез, большим носом. Мне хотелось выглядеть иначе, но я имел только то, что у меня было. Это бесило меня, и рождало внутри злобу. Вот тогда семена страха и неприязни, посеянные летом на чужом огороде дали всходы. Копившаяся из-за внутренних противоречий ярость должна была куда-то выйти. Не осознанно, объектом для ненависти я выбрал собак. Всех поголовно. От мала, и до велика. Для меня они все стали одинаково опасны, и не важно, какого размера у них пасть. В своих фантазиях я представлял, как однажды, со страшным лаем, на меня выскакивает непомерных размеров зверюга.

Ты спросишь: «Что было дальше?» Я расскажу. Вначале это были приемы каратэ. Ловко увернувшись от ее клыков, я подпрыгивал, и ударом ноги посылал ее в легкий нокдаун. Опомнившись, она нападала снова. Но я был на чеку, и отражал любую ее атаку. Затем, когда она изрядно побитая, все равно пыталась укусить меня, я добивал ее локтем, или ломая хребет, коленом. Мое мастерство росло, и поединки с воображаемым псом становились все длиннее, и изощреннее. Я мог часами размахивать руками, и ногами в своей комнате.

Некоторое время спустя фантазии претерпели изменения, и пополнились новым персонажем. Это была одноклассница. Довольно симпатичная девчонка, на которую засматривалась мужская половина класса. Природа не поскупилась, создавая ее. Небольшого роста, с приятными, не угловатыми очертаниями, с милым личиком, стрижкой каре, и бездонными, как черная дыра глазами. Однако надолго там она не задержалась, и вскоре покинула страну моих грез. Потому, что все чаще мне приходилось ценой своей жизни спасать ее, и жестокие схватки, разогревающие мою кровь, и дающие выход ярости, превращались в мелодраматические театральные постановки. В которых я, израненный до неузнаваемости, погибал на руках спасенной девушки. Она нежно гладила мои волосы, и дарила прощальный поцелуй. Тогда для меня было все логично: я ее спас, она меня целует. Сейчас я понимаю, что детские мечты несовершенны. Ну, кто захочет целовать едва знакомого парня, пусть даже он и спас тебе жизнь? После схватки он будет весь в собачьей шерсти, в крови, в пыли, в конце концов, и прикасаться к нему вообще не захочется. Никому. Такого тебя захочет обнять только мать. Но это совсем другие объятия. И чувства другие.

С течением времени, боевое искусство в качестве оружия, сменило новое увлечение. Это был нож. Тринадцатое лето я проводил там же, где и обычно, у бабушки в деревне. И надо отметить, тот факт, что у всех сверстников абсолютно были ножи. Разные, но складные. Мы точили их до состояния бритвы, вырезали разные поделки из дерева. Но чаще всего тренировались в метании. В лесу, который начинался метрах в двадцати от нашего дома, рядом с полянкой и лавочками росли два дуба, сросшиеся у земли. Это был наш полигон. Наше метательное стрельбище.

Вначале мы просто пытались бросить нож так, чтобы он воткнулся в твердую, корявую кору, но вскоре стали соревноваться в силе броска. Чей нож глубже войдет в дерево. Победителю приходилось потом попотеть, извлекая клинок оттуда. Редко какой нож доживал до конца лета. Они ломались. Рукоятки разлетались разноцветными брызгами, когда от неудачного броска он ударялся плашмя о ствол. Мы выпрашивали у взрослых деньги и бежали в магазин за новеньким перочинным ножом. К сожалению, этой участи не удалось избежать и мне. Мой верный тесак продержался чуть больше двух месяцев. На мою просьбу о благотворительном взносе в общество анонимных метателей ножей, бабушка ответила встречным предложением: «Вот тебе, ведро яблок и ведро огурцов. Ступай на трассу, и продай это все. Коли сделаешь, как я скажу — часть прибыли будет твоя. Подумай, ты сможешь купить себе на эти деньги все, что душа пожелает». Предложение звучало настолько заманчиво, что следующим утром, я истекая потом, и останавливаясь через каждые две минуты чтобы передохнуть, шел по пыльной тропинке к автодороге. Само собой, в одиночку на трассу никого не отпускали, поэтому компанию мне составлял Споукли тот самый мальчуган, с которым ты уже знаком по ночной клубничной вылазке. Он тоже приготовился к торговле, и нес два ведра яблок. Они были большие, с красным боком, и очень красивые. Правда, они были кислые, но тогда это для нас не имело никакого значения. Мы шли, и весело обменивались фантазиями о грядущей прибыли.