Библиотека - [16]

2

Я проснулся. На стене бушевали тени. Я был один. Кресло. Комната. Света не было, на часах было темно. На столе горела свеча, её пламя билось, оплавляя воск, и он стекал на подсвечник. Я спал, - я долго шёл, вымотался, меня разморило, и я задремал в кресле. Зотенберг. Свеча,- пока она горела ровно, я спал, но подул сквозняк, комната заплясала, и я проснулся. Я был один. Может быть, уже давно. Я сидел, уставившись на парик. Он лежал на столе. На книге. Внушительная книга с золотым обрезом, в чёрном переплёте. Шторы едва заметно колыхались, и пламя свечи отвечало им. Окно. В этом доме не было окон. Снаружи,- я вошёл сюда, была тёмная прихожая, долгий коридор, дверь. Сколько я проспал? Я пошевелил ногой. Пустая бутылка упала на пол. Раздался глухой звук. Вокруг была тишина. Я вслушивался в неё, напрягая слух, с каким-то странным чувством, я не понимал его, но оно было приятно. Я выбрался из кресла. Я подошёл к столу, убрал в сторону парик и прочитал белую надпись на чёрной коже обложки:

"Некоторые замечания об устройстве Библиотеки"

В голове была какая-то тяжесть. Я выдернул свечу из подсвечника и, взяв её в руку, направился к двери. Двери не было. Вместо неё было большое зеркало, в котором я отражался в полный рост, со свечой в руке и с ободранной скулой. Я сделал шаг и прошёл сквозь зеркало. Это было внезапно, и сначала я сделал это, а уже только потом понял, что же я сделал. И хотел оглянуться, но вовремя вспомнил предостережение Рильке и Аполлодора и пересилил себя. Вокруг было темно. Где-то красивым оперным голосом пела женщина. Гулкое пространство. Я стоял на ковровой дорожке, испещрённой неразборчивыми письменами. Я увидел тапочки, как будто нарочно приготовленные для меня. Они были украшены большими бантами, имевшими, как выяснилось позже, приятный голубой цвет. Надев тапочки, я почувствовал себя несколько уверенней. Я осторожно пошёл вперёд. Где я? Необъятных размеров зал. Вдоль одной из стен,- а другие были скрыты от меня темнотой,- выстроились мощные, в два обхвата, колонны, но своды, которые они поддерживали, терялись во мраке Неведомого. Я шёл, напряжённо всматриваясь перед собой. Если я вдруг наткнусь на стену, я поверну обратно и вернусь по этой же дорожке, если же нет... Я шёл, не оглядываясь. Я прошёл зал. Потом долго шёл галереей. Потолки становились всё ниже, скоро я уже мог различить их. Дорожка вела дальше. Стало светлее. Свеча погасла. Я спрятал её в карман. Стало ещё светлее. Я вошёл в зал Пантеона. Ламп в этом зале не было - свет исходил сам собой с огромного купола, похожего на тусклое предрассветное небо. Большую часть стен зала занимали полки, заставленные великим множеством гипсовых бюстов. К полкам была приставлена высокая лестница. Возле неё стоял человек, одетый в серый костюм. Я остановился. Значит, где-то есть выход. Может быть, на улицу. Если только он не пришёл сюда той же дорогой, что и я. Значит, отсюда есть выход. Я подошёл ближе и встал у него за спиной,- он держал в руках бюст,- и дожидаясь, когда он обернётся, стал от нечего делать разглядывать бюсты на полках. Я узнал Аристотеля. Посомневался насчёт Эпикура. Уверенно опознал бюсты Канта, Ницше, Сенеки и Марка Аврелия. Незнакомец всё не оборачивался. Похоже было, что он собирается взобраться наверх. Он покачал лестницу, словно сомневаясь, выдержит ли, и наконец, решившись, ловко вскарабкался по перекладинам и стал оглядывать полки в поисках вакантного места для своего бюста. Не найдя такового, он сбросил на пол бюст Юма. Бюст, пролетев по воздуху, упал и разлетелся на куски. Я отскочил как ошпаренный. Водрузив своё изваяние на почётное место среди великих мыслителей прошлого, оппонент Юма спустился на грешную землю и отряхнул руки. Повернулся ко мне. - Неплохо смотрится, а?- сказал он. Я увидел, что вознесённый им бюст изображает его самого. - Мда,- сказал я. Он был доволен. - Вы, вероятно... философ? - Что?- он обернулся. Я повторил вопрос. - Без всякого сомнения!- заявил он.- Более того, скажу прямо, я самый великий из философов. Так что всех этих,- он пренебрежительно кивнул в сторону бюстов,- можно выбросить на свалку. - Неужели так,- сказал я с сомнением. - Да, да!- тоном, не признающим возражений, повторил он.- На свалку истории! Я сделал великое открытие. Вы, часом, не философ?- подозрительно спросил он. - Ну что вы,- улыбнулся я.- Куда мне. - Очень хорошо, что вы это понимаете,- заметил он наставительно.- А то, ведь знаете, поди, находятся такие мерзавцы... - Нет-нет,- заторопился я.- Я к ним не отношусь, будьте спокойны. - То-то же,- сказал он, успокаиваясь.- Тогда скажу. Все мы. Живём. В том, что я вижу. Наступила пауза. Я попытался сообразить, что он этим хотел сказать. - Вы хотите сказать, что мир существует лишь в наших представлениях о нём? Он уставился сквозь меня. Потом мелко затряс головой. - Да-да, в этом самом смысле. - Но позвольте,- сказал я.- Об этом говорили уже многие. Беркли, к примеру. Или... тот же Юм! - Кто?- он поморщился. - Юм. Дэвид Юм. Я показал на обломки. - Чепуха,- бросил он зло.- Не знаю я никакого Юма! Хаюма знаю, а Юма нет. Вдруг он резко повернулся в сторону. Посмотрев туда, я увидел, что в зале появился ещё один человек. Он тоже был одет в костюм,- бежевый в чёрную клетку; в руках он нёс бюст, и бюст этот изображал... кого же, вы думаете? Ну конечно же, его самого! Не обращая на нас никакого внимания, вошедший подошёл к лестнице, попробовал её рукой и, быстро взбежав наверх, принялся искать место для своей драгоценной ноши. Я посмотрел на первого. Он весь напрягся и, не отрываясь, следил за новоявленным конкурентом. А тот, не найдя свободного места, без колебаний сбросил с полки бюст предшественника и занял образовавшееся таким образом вакантное место своим скульптурным... Раздался нечеловеческий вопль. Побагровев и вытаращив глаза, великий последователь Юма бросился к лестнице и с грохотом стащил её вниз. Мерзавец конкурент, издав нецензурное ругательство, судорожно вцепился в полку и повис на ней, барахтая в воздухе ногами. Оскорблённый мыслитель с глухим рычанием стал подпрыгивать подобно тигру на дне ямы, пытаясь ухватить негодяя за ногу. Наконец, ему это удалось. Обидчик немедленно прекратил ругаться и только громко сопел, не разжимая напрягшихся рук, свободной ногой нанося беспорядочные удары по голове своего оппонента. Таким образом, диспут принял весьма бурный характер. Закончился же он и вовсе печально. Не выдержав чрезмерной тяжести, полка сорвалась со стены, и оба философа, порядком оглушённые, вцепились друг в друга и стали с рёвом кататься среди обломков гипса. Заверещал милицейский свисток. Я замер.