Библиотека - [12]

Глава одиннадцатая

и мы ищем во тьме указатели улиц, напрягая глаза, ищем номера на дверях и, попав в новый дом, первым делом ищем зеркало, когда остаёмся одни, начинаем говорить громко. Мы всегда остаёмся одни, мы всегда остаёмся.

Уже почти утро. Скоро рассветёт, но ещё непонятно, пасмурно будет или ясно. Зябко Пасмурно. Всё, как вчера. Когда же то было, вчера? Так уж было когда-то - пустынная дорога, безлюдные холмы вокруг, трава, прибитая ветром к земле. Ветер. Я шёл по дороге, в тишине слышен был хруст гравия. Прошло уже больше часа, как я миновал пропускной пункт. Я долго искал его, прежде чем нашёл (зачем?). Я мог свободно пройти мимо, проскользнув под шлагбаумом. Никто меня не останавливал, я сам нажал на звонок. Зачем? Тем более что никаких бумаг у меня не было - секретарь в спешке забыл отдать их мне, а я не напомнил,- я вспомнил об этом сразу же, как только увидел в окошке заспанную физиономию будочника. Вспомнил и похолодел. Когда до него наконец дошло, в чём дело, он выругался. И наверное, вполне справедливо. Я попросил его поднять шлагбаум. Он послал меня. Но шлагбаум поднял. - Как будто пролезть нельзя было! Когда шлагбаум поднялся, я понял, что не знаю, куда мне идти дальше. - Куда хотите!- буркнул мне будочник и исчез, захлопнув окошко. Свет погас. Передо мной была дорога. У меня просто не было выбора. Прошло уже больше часа, а я всё шёл. Если верить сообщению Данте, в Раю ветер дует всегда в одну сторону. Так может быть, я попал в Рай? Сколько я ни шёл, ветер упрямо дул в одном направлении - мне в лицо. Хотелось курить. Есть не хотелось уже давно, а вот курить хотелось нестерпимо. Незаметно светало. Я монотонно передвигал ноги. Тихонько подташнивало. Я шёл Как и тогда, прежде, я знал, откуда я иду, и догадывался, почему, но не знал, не догадывался и даже не думал о том, куда. Я мог и не идти. Вот сейчас,- почему я не делаю этого?- я мог опуститься на дорогу и посидеть так, нет, остаться здесь и вообще никуда не идти зачем?- я устал. Никто не ждёт меня там, куда я иду. Зачем? Слишком много было этих "зачем", я не мог ответить ни на дно из них. Я шёл. Я уже давно ни о чём не думал. Я принял решение. Если через пять часов ничто не изменится,- я засёк время,- я поверну обратно. Лучше уж таскать мешки. Я шёл уже больше часа, вокруг были всё те же обветренные жёлто-серые холмы, и дорога была всё так же безлюдна. Ни машин, ни людей. Мерный хруст гравия. Дорога тяжело поползла в гору. Я остановился и посмотрел на часы. Дальше начинался асфальт, я огляделся,- вот и вся разница. Что это там? Я присмотрелся внимательнее. Нет, это не дерево, это... Ветер доносил обрывки мелодии. А значит... что же это там такое? Я сошёл с дороги и стал спускаться вниз по холму. Потом долго взбирался вверх. Я не думал, что это окажется так далеко. Музыка медленно приближалась. Это рояль, и на нём кто-то играет. Кто-то в чёрном костюме. Зачем он здесь? И откуда здесь, посреди пустыни, рояль? В стороне от дороги. Ветер как будто усилился. Мне хотелось идти быстрее, но не было сил, я выдохся. Я не отрываясь смотрел на него. Для кого он играет здесь? Всё это показалось мне поразительно знакомым... эта музыка... Лысый Органист! Я узнал его. Он играл.

Я стоял за его спиной. Потом подошёл ближе и встал рядом с роялем. Я слушал. Мне стало тоскливо, эта тоска... Эта музыка, её одинокий голос, её безудержный плач... словно бы она рвалась припасть к небу, к земле и, быть может, найти, разбудить, безумная надежда услышать ответный... голос?.. и падая в бездонную пропасть пустоты, гасла... бесследно. Ровное, сумеречное небо, безмолвный, унылый пейзаж, ничто не отзывалось ей, она рыдала, всё оставалось глухо, неизменно... словно бы её и не было, её не было там... серая змейка дороги, ничто не менялось... там. Он играл... Я забыл уже, что слушаю музыку. Он играл. Я смотрел на его руки, на уверенный бег его пальцев, на туфлю его правой ноги, когда он нажимал ею на педаль, и вдруг... почувствовал, понял, что ближе его у меня никого нет, здесь, теперь, так остро... Пронзительно. Может быть, никого и нет больше. Эта безлюдная громада пустыни вокруг... Словно бы чужая планета окружала нас, и этой музыкой мы в отчаянии выплёскивали нашу безысходную тоску по дому, быть может, навсегда потерянному для нас, не в силах держать её дольше в сердце, она разорвёт его, в равнодушную пустоту мёртвого мира. Это слёзы? Безбрежная пустыня, чужая. Это смерть. Это чужая планета. Мы одни среди безмолвия холмов, безмолвия неба... на холодном, пронизывающем ветру, одинокие... одни здесь...... одни......... здесь........................... Стало тихо. Он отнял пальцы от клавиш. Я очнулся. Он повернулся ко мне. - Добрый день,- приветливо сказал он.- Неплохо, а? - Неплохо,- согласился я.- Доброе утро. Он улыбнулся. - Вы меня не узнаёте? - Постойте, постойте,- на его лице отразилась задумчивость.- Да, припоминаю. Вы пели в хоре. Сказал бы уж сразу, что я рыбный торговец. - Ну, в общем... В хоре я, конечно, не пел, но это неважно. - Нет, важно!- неожиданно резко возразил он.- Очень важно, можно даже сказать, исключительно важно, и мне искренне жаль, что вы этого не понимаете. Милейший. Бедные, несчастные люди!- сокрушаясь, запричитал он.Все их беды от того только, что не исполнили они ни одной из моих ораторий, моих изумительных ораторий, а ведь я упрашивал их. Умолял! Но нет, всё было тщетно... они остались глухи и пренебрегли сладкозвучным даром небес. Несчастные! Он был неподдельно огорчён. - Вы не знаете,- сказал я,- куда ведёт эта дорога? - А никуда,- сказал он, даже не взглянув, куда я показываю.- Туда же, откуда вы пришли. - Ну нет,- сказал я решительно.- Туда я не хочу. Ведь вы... имеете в виду Город? - Город!- неприязненно произнёс он и заговорил словно в прострации: Грязная, похотливая блудница, вижу, вижу язвы порока на теле её, и корчится тело в пляске, пузырится ядовитая слюна на осквернённых устах её! Вижу дороги и путников, бредущих в ночи. Вижу на обочинах кости,- он внезапно перешёл на крик: - И рассыпаются кости в прах, и прах разносится ветром!.. Его голос сорвался. Он умолк. Я стоял в растерянности, ожидая, что он скажет что-нибудь ещё. Он молчал. - Но...- сказал я, отважившись наконец.- Вы можете предложить свои... работы Зданию? Я уверен, что там их... примут. Говорят, там совсем другие люди. Он даже не поднял голову. - Вот-вот,- произнёс он тихо.- Говорят. Говорят-то много, да не всё, что говорится, на пользу годится. Одни разговоры... - Ну почему же... Он гордо вскинулся. - Я сам строю дворцы!- воскликнул он резко.- И мне не нужны никакие здания! - А почему вы не в церкви?- неосторожно спросил я. Это был удар - из него как будто разом вышел весь воздух. Я даже опешил. В долю секунды он съёжился, поник, сделался вдруг жалким. Он забормотал что-то. Я наклонился к нему, чтобы расслышать. - ...изгнали они ангелов из храма, но не погибли они, нет, не погибли ангелы, мои светлые ангелы, родные мои, улетели прочь, в небеса, там их не тронут, никто не тронет их, вознеслись высоко, никто не обидит их там, в небесах, родные мои, я слышу, как поют они, как поют они, светлые... Он бормотал поглаживая пальцами клавиши. Я выпрямился. - А вон там, что это? О посмотрел на меня исподлобья. - Вон там,- я показал рукой на тёмное пятнышко в долине.- Видите? Что это? Он посмотрел в ту сторону. - Это бензозаправка,- сказал он без выражения. - Как?- не расслышал я. Он повторил: "Это бензозаправка. Решили заправиться? Вы, милейший, питаетесь, видимо, исключительно бензином?" Я не ответил и, повернувшись, пошёл прочь. За спиной снова послышалась музыка. "Мда",- тихо сказал я.- "Бедняга. Крепко ему, видно, досталось". Я спускался в долину.