Безумный лес - [32]
— Ты все такой же шкилет, Дарие, голубчик.
— Да, все такой же.
— Эх ты! А знаешь, о чем я сейчас подумала? Я подумала, что волка всегда на то место тянет, где он овцу задрал.
— Не понимаю, госпожа Попазу, о каком волке и какой овце вы говорите.
— Полно… полно… Не строй дурачка, голубчик. Помнишь, как несколько лет назад ты мне здесь чуть дочь не испортил!
Я испуганно взглянул на Панделе. Мне стало страшно не за себя, я испугался за Зое. Но торговец даже бровью не повел. Увидев это, я успокоился. Теща подошла к зятю и погладила его по щеке:
— Устал!.. Устал, сыночек!.. Столько работает, бедняжка! Работает, чуть с ног не валится, бедняжка…
Я решил, что пора уходить, и попрощался:
— Всего хорошего.
— Всего, Дарие, голубчик.
Зое проводила меня до калитки.
— Послушай… Приходи еще… Слышишь…
Был уже поздний вечер. Небо на западе пылало. Едва я вышел на дорогу, как за моей спиной послышались крики:
— Не бей меня, Панделе. О-ой! О-ой! О-ой! Не бей, а то скину, Панделе, скину твоего ребенка! О-ой! О-ой!..
Я подумал, что, может быть, мне стоит вернуться, вмешаться в ссору, заступиться за несчастную женщину. Свернуть Панделе челюсть или, еще лучше, пырнуть его ножом. Но что бы это дало? Нет. Возвращаться с дороги не имело никакого смысла. И потом, кто его знает, может быть, Зое, которая в общем уже примирилась со своей судьбой, несмотря на все жалобы, тоску и несбыточные мечтания, может быть, она кинулась бы защищать своего мужа? Скорей всего, именно это последнее соображение оказалось решающим. Но только ли оно? Может быть, у меня не хватило еще и храбрости схватиться сразу и с Панделе, и с его тещей. К чему скрывать — малодушие тоже сыграло свою роль. Чтобы хоть как-то оправдать свою трусость, я прошептал про себя, лишь про себя:
— У каждого своя судьба…
Но напрасно я перешел на шепот. Мне почудилось, что мои слова дошли до слуха тысяч и тысяч ушей. Мне показалось, что тысячи и тысячи пальцев показывают на меня. И тысячи голосов кричат:
— Трус!.. Трус!.. Трус!..
Ну и что, даже если трус?! Мало ли трусливых людей на свете! И я чуть не заорал во всю мочь:
— У каждого своя судьба!..
VI
Я огляделся. Улица была пустынна. Меня никто не слышал. Я пожалел, что меня никто не слышит. Чтобы скрыться от стонов беременной женщины, я заткнул уши и, насколько мог, ускорил шаг. Совесть моя, усыпленная лишь наполовину, продолжала бы терзать меня, если бы вдруг, дойдя до конца улочки, я не столкнулся лицом к лицу с Добрикэ Тунсу. Его почти невозможно было узнать. Загорелый, высокого роста, плечи — косая сажень; за четыре года, пока мы не виделись, мой приятель вымахал в настоящего верзилу. Он был одет, как преуспевающий купчик. На шее — галстук в полоску, на ногах — ботинки со шнурками и выпуклыми, по моде, носками. Кофейного цвета шляпа. Не хватало лишь перчаток и трости.
Заметив меня, он обрадовался, словно встретил самого господа бога. Поспешил навстречу, раскрыв объятия, обхватил и с такой силой прижал к груди, что у меня хрустнули кости. И даже, щекоча усами, расцеловал меня в обе щеки. Успокоившись, начал расспрашивать:
— Ну, Дарие, рассказывай… Чем занимаешься, старина? А? Как жизнь?
Я кое-как высвободился из его объятий.
— Как жизнь, говоришь? Да так, потихоньку. А ты?
— Разве по мне не видно? Слава богу, у меня все хорошо, как нельзя лучше. На здоровье не жалуюсь. Торговля идет. Словом… Словом, все идет как по маслу.
Он отступил на один шаг. Оглядел меня. Мой вид ему не понравился. Краше в гроб кладут. Он помрачнел.
— Э-э, старина, да ты… Несладко тебе живется… Весь какой-то желтый… Оборванный… и… не сердись… хромаешь сильнее прежнего…
Я оценил его искренность. Однако мне подумалось, что он мог бы и не говорить мне этого в глаза. И я не стал благодарить его за откровенность. Вместо этого резко ответил:
— Сильнее прежнего, по-твоему? Так оно и есть. Болезнь обостряется с каждым годом.
— Худо, старина, очень худо!
— Худо или хорошо, — приходится нести свой крест.
— Вот уж и впрямь крест! Но все-таки, какая нужда привела тебя в наши края?
— Сдаю экзамен в гимназию.
Услышав это, Добрикэ Тунсу побагровел. И напустился на меня:
— Глупец!.. Снова за книги!.. К чему? Ведь так и помрешь в нищете под забором. Или от вшей на циновке…
— А ты — в кругу семьи, на пуховой перине. Смерть она везде смерть.
Мы оба рассмеялись. Он — от всей души, как человек здоровый и преуспевающий. Я одними губами. У меня не шел из головы Зоин крик: «Не бей меня, Панделе… Не бей… а то скину…»
— Мой поезд отходит через два часа, — сказал Тунсу. — Давай-ка поужинаем у Сотира.
— У Сотира? С чего бы это у Сотира? Туда ходят только те, у кого водятся деньги.
Добрикэ Тунсу похлопал себя по нагрудному карману, где у него хранился бумажник. И похвастался:
— Деньги есть. В честь нашей встречи я тебя угощаю.
Он подхватил меня под руку, чтоб я держался прямо и шел быстрее. Я не противился. Мы миновали трактир дяди Тоне и много других кабаков, даже не взглянув на них. Так, рука об руку, вошли в сад ресторана Сотира и по-барски расселись за одним из немногочисленных столиков, которые еще ждали посетителей.
На город откуда-то издали пахнуло свежестью. Закачались верхушки акаций, окруженных стенами домов. На белую скатерть столика медленно, как утомившиеся стрекозы, опустилось несколько желтых листьев. Добрикэ Тунсу смахнул их наземь, позвал кельнера и заказал свиных колбасок, поджаренных на рашпере: «Да пожирнее, слышишь? Пожирнее», — и жаркое из телятины. Потом велел подать салат из острого перца и вино со льдом. По тому, как он разговаривал с кельнером, я понял, что они знакомы давно и что мой старый приятель отнюдь не впервые угощается изысканными кушаньями в этом очень модном ресторане, который был предметом гордости горожан. Кельнер поблагодарил за заказ и отошел. Я огляделся.
В произведении воссоздается драматический период в жизни Румынии, начиная с крестьянских восстаний 1907 года, жестоко подавляемых властями, и до вступления Румынии в первую мировую войну (1916) на стороне Антанты. Нищета, голод, болезни, невежество и жестокость царят в деревне. На фоне этой картины, выписанной Станку с суровым реализмом, рассказывается о судьбе главного героя романа Дарие, мальчика из бедной крестьянской семьи.
Захария Станку (1902—1974), крупнейший современный румынский поэт и прозаик, хорошо известен советскому читателю. На русский язык переведены его большие социальные романы «Босой», «Ветер и дождь», «Игра со смертью» и сборник лирики «Простые стихи». Повести и рассказы раскрывают новую грань творчества З. Станку, в его лирической прозе и щедрая живописность в изображении крестьянского быта, народных традиций и обрядов, и исповедь души, обретающей философскую глубину.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Детство — самое удивительное и яркое время. Время бесстрашных поступков. Время веселых друзей и увлекательных игр. У каждого это время свое, но у всех оно одинаково прекрасно.
Это седьмой номер журнала. Он содержит много новых произведений автора. Журнал «Испытание рассказом», где испытанию подвергаются и автор и читатель.
Образ Христа интересовал Никоса Казандзакиса всю жизнь. Одна из ранних трагедий «Христос» была издана в 1928 году. В основу трагедии легла библейская легенда, но центральную фигуру — Христа — автор рисует бунтарем и борцом за счастье людей.Дальнейшее развитие этот образ получает в романе «Христа распинают вновь», написанном в 1948 году. Местом действия своего романа Казандзакис избрал глухую отсталую деревушку в Анатолии, в которой сохранились патриархальные отношения. По местным обычаям, каждые семь лет в селе разыгрывается мистерия страстей Господних — распятие и воскрешение Христа.
Историю русского военнопленного Григория Папроткина, казненного немецким командованием, составляющую сюжет «Спора об унтере Грише», писатель еще до создания этого романа положил в основу своей неопубликованной пьесы, над которой работал в 1917–1921 годах.Роман о Грише — роман антивоенный, и среди немецких художественных произведений, посвященных первой мировой войне, он занял почетное место. Передовая критика проявила большой интерес к этому произведению, которое сразу же принесло Арнольду Цвейгу широкую известность у него на родине и в других странах.«Спор об унтере Грише» выделяется принципиальностью и глубиной своей тематики, обширностью замысла, искусством психологического анализа, свежестью чувства, пластичностью изображения людей и природы, крепким и острым сюжетом, свободным, однако, от авантюрных и детективных прикрас, на которые могло бы соблазнить полное приключений бегство унтера Гриши из лагеря и судебные интриги, сплетающиеся вокруг дела о беглом военнопленном…
«Равнодушные» — первый роман крупнейшего итальянского прозаика Альберто Моравиа. В этой книге ярко проявились особенности Моравиа-романиста: тонкий психологизм, безжалостная критика буржуазного общества. Герои книги — представители римского «высшего общества» эпохи становления фашизма, тяжело переживающие свое одиночество и пустоту существования.Италия, двадцатые годы XX в.Три дня из жизни пятерых людей: немолодой дамы, Мариаграции, хозяйки приходящей в упадок виллы, ее детей, Микеле и Карлы, Лео, давнего любовника Мариаграции, Лизы, ее приятельницы.
В романе известного венгерского писателя Антала Гидаша дана широкая картина жизни Венгрии в начале XX века. В центре внимания писателя — судьба неимущих рабочих, батраков, крестьян. Роман впервые опубликован на русском языке в 1936 году.