Безумно богатые русские. От олигархов к новой буржуазии - [52]

Как выразилась Татьяна, у ее мужа «хорошая порода». Он может похвастаться самым благородным происхождением: одна линия его семьи восходит к XIV–XV векам, другая — к польскому дворянству XVIII века. «Их видно за километр по изысканному умению держаться, — с гордостью сказала она. — Его бабушка всегда прекрасно одевалась. Видели бы вы ее руки, прическу, посадку головы! Она словно сошла с портрета. Какие у нее были манеры и все остальное! И она была очень приятной собеседницей». По мнению Татьяны, такая утонченность поведения и внешнего облика является результатом аристократической родословной и (биологического) наследования: «Это чувствуется во всем: в том, как прекрасно он [муж] владеет речью, в его интеллекте, широте знаний и интересов, аристократической внешности. Он очень высокий. Его дед был польским евреем».

История ее собственной семьи увлекает Татьяну гораздо меньше — мне пришлось чуть ли не вытягивать из нее информацию. Это довольно странно, потому что ее семья, по всей видимости, принадлежала к более высокому слою российского общества XIX века. Прабабка Татьяны, родившаяся в 1850-х годах, была армянской княжной. Учась в университете, она вступила в радикальную революционную организацию «Народная воля» (впоследствии печально прославившуюся убийством царя Александра II) и в результате вышла замуж за революционера «из простых». «В то время это было модно», — добавила Татьяна, словно извиняясь за выбор своей прабабки.

Действительно, мода на браки с активистами-радикалами из низов была культурно значимой тенденцией. После отмены крепостного права в 1861 году землевладельческая аристократия обанкротилась как в финансовом, так и в интеллектуальном отношении и вместе с потерей доминирующего положения в обществе лишилась возможности поддерживать чистоту своей крови. Это также привело к радикализации значительной части аристократической молодежи, недовольной самодержавным строем. Некоторые присоединились к «Народной воле», которая привлекала активистов из разных социальных групп.

Несмотря на определенный романтический флер, Татьяна не считает семейную легенду о своей прабабке достойной того, чтобы ею гордиться. Тем не менее тот факт, что после моих настойчивых расспросов она все-таки ею поделилась, свидетельствует о том, что легенда эта является частью устоявшегося канона нарративов, который хранится в глубине ее памяти. Это вполне объяснимо, поскольку революционный идеализм прабабки и ее связь с движением «Народная воля» соответствовали советской идеологии и таким образом оправдывали сохранение и передачу памяти о семейных аристократических корнях на протяжении всего советского периода. Однако в постсоветской России социальный аспект этой истории перевернулся с ног на голову: иметь прадеда-революционера перестало быть сколько-нибудь престижным, тогда как прабабку-княжну — наоборот. То, что Татьяна, судя по всему, не знает, как относиться к этой семейной истории, свидетельствует о том, что сегодня нарративы все еще находятся в стадии формирования и фундаментальные ориентиры, определяющие, какой должна быть «идеальная» семейная история, еще не устоялись[243].

Воскрешение советской семьи

В советское время Альберт был физиком-ядерщиком. В 1990-е годы он занялся коммерцией, затем недвижимостью. Мы встретились с ним за поздним завтраком в одном из непомерно дорогих ресторанов в деловом комплексе в центре Москвы. Альберт был одет в повседневные коричневые брюки, зеленую водолазку и куртку из потертой джинсы. Его старомодные очки в массивной оправе выглядели в духе «Сделано в СССР». В свой черный чай с лимоном он положил пять ложек сахара. Его дед по отцовской линии происходил из очень бедной семьи. Они были «рабами на фабрике», сказал Альберт, имея в виду, что бывшие крепостные крестьяне после 1861 года были обречены на такой же кабальный труд, как и раньше[244]. «Революция сделала моего деда человеком и убежденным большевиком, причем до конца жизни». Он прошел путь от подневольного рабочего до директора Института красной профессуры, где готовили партийные кадры.

В то время как дед Альберта был классическим примером тех, кто извлек выгоду из запущенной Сталиным в 1930-е годы модернизационной программы по рекрутированию новой советской интеллигенции из низших слоев общества, членам семей других моих респондентов повезло гораздо меньше. После революции 1917 года политика властей была направлена на то, чтобы подорвать влияние ранее привилегированных групп, таких как аристократия, богатое купечество, промышленники, чиновничество и духовенство. Аристократы были лишены имений и титулов, купцы — активов, а после 1922 года духовенство лишилось церквей. Отныне при оформлении на работу, зачислении в высшие учебные заведения или вступлении в партию все кандидаты обязаны были писать «автобиографию»[245]. Те, чье происхождение было «неподходящим», старались утаить компрометирующие факты семейной истории и представить себя образцовыми выходцами из «простого народа». В ответ государство предпринимало усилия по разоблачению авторов фальшивых автобиографий — в годы коллективизации мишенью подобных разоблачительных кампаний становились так называемые кулаки (зажиточные крестьяне), а позже, во время сталинских чисток, — и другие, более обширные группы населения. В результате советские граждане быстро овладели новой стратегией выживания, научившись надежно скрывать «неприемлемые» факты семейной истории или биографии