Безумие - [43]

— Значит, это люди, которые работают в психиатрическом отделении ради денег? — уточнила Ив.

— Да! Еще один тип — те, кто настолько не уверен в себе, кто настолько закомплексован, что боится внешней жизни, то есть, сначала не боится, но постепенно порочный круг замыкается: он работает тут, отвыкает от внешней жизни, начинает ее бояться… и наконец страх вырастает до таких пределов, что только тут ему и хорошо. Как-то уютно. И эти люди не могут покинуть Больницу из-за своего страха. Они институционализированы. — Я произнес последнее слово с поднятым к потолку пальцем и под конец невольно улыбнулся.

— А! Такие вот… — и Ив постучала по стене, потому что по другую сторону стены было отделение доктора Энчевой. И она наверняка грызла семечки с медсестрами, охваченная всепоглощающей скорбью.

— Да, именно такие люди, которые сначала, возможно, и были пригодны к внешней жизни… — говорил я, набирая полную грудь воздуха, но при этом почти задыхаясь, — однако постепенно они отвыкли от нее. Надо думать, что психиатрическое отделение оберегает таких чудаковатых людей. Получается, что эти странные птички здесь укрываются, им удобно в этом убежище, при этом они делаются все более и более странными…

— Да уж, грустно это… — задумчиво кивнула Ив.

— И кроме прочего, есть особый тип психопатов, которые искренне убеждены, что делают в таких местах карьеру! — произнес я и постучал по другой стене — там было отделение доктора Соколовой, метившей в заведующие.

— Ну, это уж извращение, — улыбнулась Ив.

— Да, веселого тут мало, потому что в таких местах тоже можно делать карьеру, особенно, если в тебе сильны замашки начальника, не так ли? И наконец, — продолжил я и снова закурил, потому что первая сигарета сгорела нетронутой в пепельнице, — есть и такие люди, в нашем случае врачи, которым просто лень сделать какое-нибудь усилие. Они не развиваются, а лишь еле двигаются по жизни, как толстые карпы…

— А насчет амбиций… как-то это уродливо, не считаешь? — спросила Ив и встала.

— Да нет. Желание, чтобы в твоей жизни что-то происходило, не может быть уродливым.

— Но ведь психбольные везде одинаковы?

— Да, но есть разница: смотреть, как они тут гниют или лечить их в другом месте, где есть все условия и ты можешь по-настоящему им помочь, — сказал я и почувствовал, что на самом деле несу полную чушь.

— Конечно, — улыбнулась мне Ив. Она так естественно, не сказав почти ни слова, прояснила мои мысли. Я стоял и чувствовал себя нелепо после напыщенной речи. Уродливой речи. Наговорив кучу умных вещей, я чувствовал себя дерьмом. Я понимал, что желание работать где-либо еще, но не в этой Больнице, — извращение. Тупость и нахальство. Больные везде одинаковы, осознавал я, потому что читал это в улыбающемся, немного ироничном взгляде Ив. И даже больше смысла для смелого и доброго человека лечить там, где труднее, потому что награда за успех будет слаще. Да и что это за награды, черт побери, подумалось мне. Только дети хотят поощрения во что бы то ни стало. Тот, кто хочет лечить психбольных, подумал я, наклоняясь к плечу Ив, будет лечить их везде, где подвернется случай. И не будет искать шикарные больницы в центре города, Мира, или не знаю, чего еще. Даже если ты окажешься в центре Гарварда, лучшим врачом ты не станешь, черт побери, так думалось мне.

— Ладно, — сказал я, а Ив оказалась у меня под подбородком. — Карастоянова говорит противные вещи. Она тоже, как и я, любит громкие речи. И осталась она здесь, потому что тоже наверняка чувствует, что не важно, где работать. Важно не где, а как, правда же?

— Про нее не знаю, но ты — прав.

— Нет, не прав! Я хочу вывести на чистую воду психиатров, которые руководствуются низменными мотивами — ленью, больным самолюбием, страхом, глупостью, всякими такими вещами. — Это прямо по Фрейду, в основе всего непременно должно быть что-то грязное.

— …нам все время хочется отыметь кого-ни-будь, да? — засмеялась Ив.

— Да, но не все так просто, не правда ли? — развеселился я. — Хочу сказать, наше подсознание значения не имеет. И разные там вещи, которыми мы, возможно бессознательно руководствуемся, — и они значения не имеют. В конце концов, в Больнице остается лишь тот, кто хочет лечить больных. Не так ли? Тот, кто на самом деле хочет лечить психов? А какие там глубокие мотивы им движут, не важно, так ведь?

— Ну да! — улыбнулась Ив.

— А мы хотим? — спросил я и наклонился над ее рыжей головой.

— Я — да! — сказала Ив.

— А я не уверен, — ответил я себе, вздохнул и поцеловал Ив туда, где ее волосы разделялись длинным петляющим пробором.

Лонг энд уайндинг роуд[24].

Об этом

Сегодняшний день в Больнице был относительно спокойным. Я обошел коридоры и палаты, внес данные в медицинские карты, а сейчас сидел в кабинете отделения реабилитации. И был один. Я имею в виду, один из докторов. По коридорам корпуса сновали и шелестели халатами сестры. Вокруг царило тихое, благообразное спокойствие. В шкафу кабинета меня дожидалась бутылка виски, к которой я мог приникнуть, если мне станет скучно или грустно. На полках книжного шкафа стоял десяток старых книг. А еще у меня был компьютер, и в нем несколько игр, которые я презирал, но главное, в нем хранились мои сочинения, рожденные во время долгих ночных дежурств в Больнице, когда меня посещало вдохновение.