Безумие Дэниела О'Холигена - [83]

— Ерунда, — настаивал сэр Берсилак, — ты пребывал в полнейшей панике. Это я заметил линзу, помог тебе подняться, а потом посадил тебя на Зеленого коня, который так быстро вывез нас с поля, что к вечеру преследование французов вспоминалось как дурной сон.

— Моей первейшей задачей, — сказал Креспен, вновь перехватив нить рассказа у Зеленого Рыцаря, — было избежать англичан, которые убили бы меня как француза, и французов, которые убили бы меня как предателя. О маскировке не могло быть и речи. Даже если бы я скрыл свою личность, чрезмерная зелень моего компаньона и его коня делала этот шаг непрактичным.

— В лесистой местности, — обиженно перебил его Зеленый Рыцарь, — я нахожусь в таком цветовом равновесии с окружающей средой, что могу укрыться там навеки.

Креспен закатил глаза:

— Не желая провести остаток жизни, хоронясь в кустах, я стал прикидывать, как бы проскользнуть через вражескую территорию и укрыться на побережье. Я просчитал дюжину вариантов, однако наша судьба перекочевала в благородные руки короля Филиппа, чье отчаяние после разрушения моего метательного левиафана было абсолютным. Оставив всякую надежду среди обломков могучей военной машины, король Валуа бросил свою империю на волю Фортуны и немедленно двинул армию к городу Креси, где Эдуард расположил войска на господствующих высотах.

В угасающем свете августовских сумерек Филипп занял склон возле Креси и, воодушевляя свои полки громогласными фанфарами, бросил благородных рыцарей, измученных солдат и прочие ошметки армии на стрелы лучников Эдуарда. Лишенные плана и предусмотрительности смертельные атаки не прекращались до самой ночи, когда солдаты Эдуарда поднялись из своих укрытий и с воплями понеслись вниз, размахивая саблями и булавами. Быстрее, чем об этом можно рассказать, четыре тысячи французских трупов полегли на этом склоне, и в нарастающем ужасе смертельной темноты я вынужден был бежать.

— Со мной. На Зеленом коне, — вставил сэр Берсилак, не желая совсем потеряться в повествовании. — И не забудь рассказать об Уэльсском убийце. Я спас Креспену жизнь, Дэниел.

— Это правда, — согласился Креспен. — Наутро после Креси я решил, что предложение Берсилака укрыться в его часовне в Англии дает мне справедливую надежду, и мы украдкой двинулись в Сак, где, перед тем как отправиться на чужбину, я хотел проститься с родителями. Не доехав лиги до деревни, мы остановились возле ручья и спешились, дабы Зеленый конь и мы сами могли утолить жажду.

Но когда приблизился момент его славы, Зеленый Рыцарь не сумел доверить рассказ кому-то другому.

— Когда Креспен приблизил губы к воде, я заметил вдруг какого-то оборванца с зажатым в руке кинжалом, готового прыгнуть сверху с кедровых ветвей. Это был наемный убийца из армии Эдуарда, как и все они — создание непомерной свирепости, нападающее на всех, кто ему встретится. Они не отличали друга от врага, и по этой причине приходилось, посылая их в сражение, с великим тщанием настраивать, ибо они имели склонность мгновенно прорубать кровавую просеку в любой одушевленной материи на своем пути.

И вот этот дьявол готов прыгнуть с дерева на Креспена, а я слишком далеко, чтобы помешать ему это сделать, и поэтому я крикнул: «Хоп! Хоп! Сиди смирно, Денис!» — и запел: «Боже, храни Уэльс», и тогда притаившийся простофиля патриотически стукнул себя кулаком в грудь, проткнув ее, сам того не ожидая, кинжалом. Смерть настигла его мгновенно, и он упал в ручей, окатив Креспена фонтаном крови. Тебе бы это понравилось, Дэниел! Помнишь, когда мы…

— Прибыв в Сак, — напористо прервал его Креспен, — мы направились к дому моих родителей, к вящей радости моей матери Жанны. Нас с Берсилаком угостили лепешками из отрубей и дымящимся бульоном. Отец был занят сбором десятины, я боялся, что он не вернется до нашего ухода, как вдруг услышал со двора крик, который я узнал бы из тысячи: «Помоги-ка, Жанна! Скорее, жена, не то я свалюсь».

Мы поспешили на улицу и увидели моего отца Ангуррана, вихляющего на одноколесном велосипеде. Своей единственной неповрежденной конечностью — левой ногой — он крутил педаль и, задыхаясь, описывал перед нами все меньшие и меньшие круги. «Ловите меня, бога ради», — выдохнул он. И я повиновался как раз тогда, когда он готов был сверзиться. Прижимая к себе обрубок тела моего дорогого и недалекого отца, я плакал над его увечьем, но он не разделял моих сожалений. «Скакал заяц во хмелю, Креспен!» — завопил неугомонный человек и с хохотом попрыгал в дом.

Час спустя мы распрощались и, шагая всю ночь напролет, достигли на рассвете Ла-Манша. Там мы встретили какого-то собирателя моллюсков и позаимствовали у него дырявую плоскодонку. Дэниел, я до сих пор не забыл все ужасы переправы через бурный пролив, они посещают меня после обильного употребления свинины. Ворота милосердия захлопнулись передо мной: пятнадцать часов непрерывного нутряного бульканья закончились в каком-то ферлонге[77] от английского берега — огромная волна захлестнула утлое суденышко и немедленно потопила. На гребне этой бурной волны нас и вынесло на берег, а о сборщике моллюсков никто больше не слышал. — Креспен так помрачнел, что не мог далее продолжать, и тогда вступил сэр Берсилак: