Безумие Дэниела О'Холигена - [111]

К. К. Сук:

Поднимай, он будет там,

Коль удержишь хорошо.

И-и верх!

Мы дерг!

И еще!

Теперь. Держи!

Все труды — позади!

Действительно, крест был теперь укреплен на борту повозки, и отец Синдж отважился наконец открыть глаза и взглянуть вниз. Толпа изнуренно замолкла, потрясенная воплощением главного образа христианства.

Отец Синдж внезапно испытал небывалый духовный подъем. Пульс в разбитом пальце и бурление в животе, казалось, отступили из настоящего, а их место занял отдаленный звук, приближаясь и превращаясь в ангельскую песнь, — херувимы и серафимы в немолчном хоре славы… Зная, что в эту самую ночь он будет с Отцом, он улыбнулся тем, кто распял его, и воскликнул: «Прости их, Отец, ибо не ведают, что творят!».

Какой-то взбешенный мужчина, явно фарисей, колотил кулаком по повозке.

— Хватит, хватит! Прекратите. Снимите его, и чтобы через пять минут ничего этого не было. Люди хотят получить здесь информацию о курсах, которые реально существуют. Вы меня слышите?

Толпа что-то несогласно забормотала, но чары, тем не менее, рассеялись. Распятие не могло предложить больше ничего, и большинство зрителей побрело прочь.

Ректор заорал на Алисон:

— Вы слышали, что я сказал?

— Конечно слышали. Отсюда до Дарвина[92] все слышно.

— Я вызову охрану, чтобы эту лошадь немедленно убрали. Она представляет опасность для здоровья. А эту дурацкую повозку утащит трактор.

Имприматур, которая двинулась было отвязывать отца Синджа, вдруг вихрем развернулась:

— Если вы хоть пальцем тронете эту лошадь, никакого здоровья у вас не будет, так что опасаться за него нет смысла.

Кое-кто из университетских сотрудников стал подтягиваться, чтобы понаблюдать за перебранкой, но какое-то время она не принимала по-настоящему крутого оборота, и потому ректор решил, что время, пожалуй, самое подходящее.

— Значит, так, — прокричал он. — Во-первых, никто из вас пусть и думать не думает о приеме в университет. Во-вторых, я собираюсь подать на каждого из вас в суд. В-третьих…

Деклан Синдж все еще болтался на кресте, умоляя о скорейшем избавлении от мук. Ангельский хор затих, и опять подступила тошнота. Отец Синдж плохо слышал ректора, зато обладал великолепным обзором и потому первым заметил приближение зеленой фигуры на мотоцикле.

Доктор Манганиз достиг четвертого пункта своей угрожающей литании, но изложить его не успел. Слова застряли у ректора в горле, когда он увидел наезжающий на него мотоцикл, в седле которого вздымалась зеленая фигура и так быстро вращала крокетным молотком, что очертания его исчезли. Толпа вокруг повозки рассеялась, и ректор побежал, но Зеленый Рыцарь не принял отказа и удерживал Могучий Мотор за летящим рысью ректором два полных круга по Центральной площади, пока, прибавив газа, не поравнялся с доведенным до отчаяния человеком и не нанес ему ловкий удар молотком по голове.

Барт Манганиз остановился. Зеленый Рыцарь остановился. Они посмотрели друг на друга. Вначале показалось, что крокетный молоток вообще не попал в ректора, но вот он качнулся, выражение с его лица исчезло, колени подкосились, и Барт Манганиз рухнул на землю.

В следующую секунду суматоха, по всем законам жанра, должна была стать ответом на только что исполненную сцену, но ничего такого не произошло. Она наступила лишь после действий могучего Августина. Тяжеловоз утомился от всей этой мороки и к тому же проголодался и более не мог сопротивляться искусительному запаху воздушной кукурузы. Мощным толчком Августин столь неожиданно нарушил неподвижность повозки, что никто, за вычетом распятого отца Синджа, не сумел на ней удержаться. Когда повозка вырвалась из-под Сеймура Рильке, он лихорадочно схватился за динамики, но лишь вздернул звук до полной громкости. Под взвывшие сакбут и псалтерион Августин двинулся к кукурузе, таща за собой распятие и выпучившую глаза жертву. Между кукурузой «Связей с общественностью» и жеребцом-тяжеловозом располагались «Изучение поведения» и «Мультимедиа-шоу», которые, как и все в кампусе, не издавали с момента появления Зеленого Рыцаря ни звука.

Экспозиция условного рефлекса просто перестала существовать после того, как по ней проехали конь и телега, освободив ньюфаундленда Текса, покинувшего кампус навсегда. В полной панике преподаватель психологии навела на Августина электрический стимулятор и ткнула им гигантского коня в пах. Августин издал пронзительный вопль, испустил очередь выхлопов и рванулся к мультимедии. Отец Синдж закрыл глаза и приготовился принять крестную смерть.

Шесть тонн ускоряющегося распятия врезались в мультимедию как ледокол, разрушив телевизионную стену новостей, разбрасывая служащих и студентов и пробивая себе путь среди телефонов и телексов. Подпрыгивая, за повозкой потянулись камеры, микрофоны и софиты, разбиваясь вдребезги на своих проводах, под устойчивый аккомпанемент взрывов и каскады искр по мере уничтожения электроники копытами и колесами.

Первое, что понял Барт Манганиз, придя в чувство и вновь приняв вертикальное положение, было то, что вся эта жуткая сцена передается по местному телевидению. Телеоператор ревностно снимал ураганное перемещение распятия. О чем Барт подумал после, равно как и о многом из того, что случилось в этот день, можно только догадываться, потому что в тот момент — когда Августин добрался наконец до воздушной кукурузы, сдув Билли Миллера возмущенным фонтаном мучнистой мокроты и погрузив морду в ароматнейший десерт, — магнитофонная запись средневековой музыки подошла к концу и динамики на повозке замолкли.