Безумие Дэниела О'Холигена - [112]

Мир ждал. Все в кампусе ждали. Тысячи телезрителей, вызванные к телевизорам истерическими звонками своих друзей, ждали; и вот, на фоне радостного лошадиного похрумкивания, кассетный магнитофон подчинился их желанию. Поскольку Ларио, по правде говоря, заполнил записью не всю кассету, из динамиков внезапно на полную мощность раздался несомненный акцент мисс Хаммер — возбужденный и сексуальный, требующий от кого-то по телефону самых неделикатных вещей.

Доктор Манганиз испустил придушенный крик и кинулся к повозке, но даже на бегу, на фоне гула стучащей в висках крови, он слышал свой голос, произносящий монолог, который разрушит его карьеру и брак и глубоко повлияет на несколько поколений сочинителей порнографии.

Кассета завершилась в тот самый момент, когда тяжеловоз покончил с кукурузой и, решив, что для одного дня достаточно, последним разрушительным маневром развернул распятие и зашагал к монастырю в свое теплое стойло.

Толпа отпрянула и расступилась перед Зеленым Рыцарем, покатившим через площадь вслед за повозкой прочь из кампуса. Дэниел в последний раз заморозил Могучий Мотор рядом с Алисон.

— Прощай! — прокричал он сквозь шум мотора, улыбнулся женщине и пропел:

Дарован был мне счастья миг,

С самих небес меня достиг,

Отъял любовь у дев иных

И отдал Алисон!

И, повернув Могучий Мотор на запад, он в последнем приветствии поднял Мортибус, пророкотал через площадь и отправил ректора в спасительное для него бессознательное состояние. Зеленый Рыцарь догнал возвращающееся домой распятие, и через бывший японский садик они покатили вместе по дороге в город.

Алисон осознала наконец свою потерю и с широко открытыми глазами заплакала.

По дороге в город громыхало распятие, сопровождаемое мотоциклом. Доведенный до сильнейшей тошноты качкой на кресте, отец Синдж боролся за сохранность разума, выкрикивая последние строки своей роли из «Распятия»:

О вы, несущие молву,

Узрите мук моих мятежных,

Узрите длани и главу

И суд свой сделайте пореже,

Что утро будет наяву,

А горе кажется все тем же.

Отец, что светом правит тьму,

Прости их, кто мя смерти предал,

Их каждый, что творил, не ведал.

Отца душа алкает слушать,

Грех им отчисти,

Спаси их души.

Когда отец Синдж выбился из сил, голова его свесилась на грудь, и он наверняка потерял бы сознание, если бы не мысль о последней, самой ужасной на свете вещи, которая только и могла случиться: с него упала набедренная повязка. Несколько секунд отец Синдж истерически сражался со своими путами, пока наконец сердобольная темнота не востребовала его и глаза его не сомкнулись.

Августин трусил по дороге, не обращая внимания на сопутствующие автомобильные аварии, спровоцированные голым распятым. Зеленый Рыцарь сопровождал их до самых ворот монастыря, где Августин свернул внутрь, а мотоцикл понесся по ближайшему проезду прямо к воротам собора Св. Беды.

Евдоксия стояла в алькове у купели, одетая, как он и ожидал, в тот же развевающийся красный балахон, что был на ней на катапульте Креспена де Фюри.

— Милый Дэниел! — воскликнула она и подбежала к нему с приветствием.

Дэниел подхватил Евдоксию на руки и понес к купели, словно невесту, и он знал, что так должно, ибо наступала их совместная жизнь и вечность. Евдоксия сняла серебряную крышку, Дэниел протянул руку и убрал решетку. Хрустальная вода вновь поднялась, наполнив купель до краев.

— Ты первая?

Евдоксия покачала головой:

— Боже сохрани. Нужно вместе, Дэниел. Что если мы потеряем друг друга?

Она взяла его за руку, и это была рука молодой девушки, легко вскочившей на край купели и скользнувшей в воду. Дэниел нагнулся к ней, поцеловал совершенную мягкость ее губ, и она сказала: «Аминь». Вместе они отпустили этот мир и через оставленный богиней туннель погрузились в вечный рай.

20

Уполномоченная Комиссии по равным возможностям пессимистически перевела взгляд с катящихся по оконному стеклу дождевых капель на табло отправлений и как раз в этот миг заметила, что последний рейс поменяли с «отложен» на «отменен».

Рядом с камерой хранения — телефон.

— Придется здесь ночевать.

— Откуда ты звонишь?

— Из аэропорта. Тут льет как из ведра.

Голос на другом конце поник.

— Я твой любимый чай приготовил. И оладьи с грибами.

— Прости, дорогой. Ничего не поделаешь.

На взлетной полосе одинокий самолет то исчезал, то появлялся в шквальных порывах мятущегося дождя.

Вновь послышался голос Ларри:

— Когда ты прилетишь?

— Первым утренним рейсом. Около девяти.

Оживленные двойной порцией темного рома, прошли десять минут. Наконец показалось такси, и уполномоченная, следуя за молодым таксистом, покинула комнату отдыха аэропорта.

— Что за чертова погода, да? — ликовал парень, закидывая ее чемодан в багажник.

Они нырнули в машину и захлопнули нарастающий дождь. «Ну, теперь заведет о погоде», — подумала уполномоченная, и, разумеется, не успели они тронуться, как шофер припал к лобовому стеклу, косясь на темные тучи, дымными тенями клубящиеся по всему небу.

— Вам еще повезет, если завтра выберетесь.

— Наверное.

— Мотель или паб?

— Мотель. Какой-нибудь поудобнее и не слишком далеко.

— «Белый Лебедь», — он перестроился в крайний ряд (глухое постукивание «дворников», шуршащие по гладкой мокрой дороге шины) и свернул на широкое авеню.