Безликая - [6]

— Такое повидло пропало!

Ранки не ответила. Она сидела, прижимая к лицу подушку, ногтями вцепившись в фестоны наволочки. Спина ведьмы вздрагивала.

Квадрига подошел, отобрал у нее подушку и сбросил с кровати. Вытер ладонью мокрые глаза Рагнейды, оставив случайную полоску копоти на виске:

— Ну что ты хлюпаешь, глупышка? Ты самая красивая. И если кто-то скажет иначе — не верь.

Есть где-то мир… Но мне не нужен он,

Хотя красив: там ленты рек упрямы,

Отважны рыцари и непорочны дамы…

Но вовсе не они, а ты мой сон,

Из самых, тех, что милы и просты,

Но чем-то теплым верно тронут душу.

А если нужен мир — вот сказка, слушай,

В ней будешь повелительницей ты

Единорогов белых и цветных,

Лесных полян, где хороводят феи.

Ты — как они, но лучше и добрее,

А я — волшебный зверь у ног твоих.

Слова летели над садом, рождая мир куда более явственный, чем реальный. Они были сейчас сильнее любой магии, заслоняя от беды, боли и одиночества. Звоном лесных колокольчиков, паутинкой в каплях росы, серебряной нитью, связующей души прочнее корабельного каната.

— Я научу тебя, как защититься от тех, кто пытается проникнуть в твои мысли, — сказала Ранки внезапно.

Квадрига осторожно заправил ей за ухо волосы.

— Тебе нельзя колдовать.

— Для этого и не надо. Все просто. Ты можешь считать в уме доходы. Или мурлыкать дурацкую песенку. Или воображать себя камнем или деревом — как на них светит солнце или капает дождик. Просто стань ими внутри себя. Или, вот, кленовым листом. Вообрази каждую его прожилку, каждый зубчик; его глянцевитую поверхность снаружи или бледную изнанку. Представь его цвет, дырочки на нем, его запах, и звук, с которым он колотится под ветром. Мысленно сожми его в ладони. И тот, кто попытается заглянуть в тебя, увидит только этот лист.

— Ранки, я вижу только тебя. Так получилось. Что поделаешь…

…Слова к словам я складывать привык,

А ты заслушалась, мой сон сереброкрылый.

Но ты не хочешь мир, а только миг.

И ты его давно уж получила.[1]

В сети соглядатаев, раскинутой Квадригой на случай, если маги не поверили в смерть Рагнейды, не дрогнул даже краешек. Ведьма спокойно выздоровела, а мастер доделал маску. Близились осенние бури, и отплыть в столицу, где Ранки нашла бы помощь, стоило до них.

Тут очень кстати объявилась в Хоррхоле Аликс, поиздержавшаяся и злая. И согласилась принять Рагнейду на борт, если Филогет, разумеется, оплатит ее долги. Сошлись на половине сейчас, а второй тогда, когда ведьма известит о своем благополучном прибытии.

Пора было прощаться.

Квадрига с Рагнейдой на паре смирных осликов приехали в порт ближе к полуночи. Аликс собиралась выйти в море с «малой водой», на рассвете, и потому ведьма решила провести ночь на йоле[2].

Филогет помог ей спешиться. Привязал поводья к железному кольцу, вбитому в стену сторожевой башни. Мастер знал, что его с Ранки незаметно охраняют со всех сторон, потому что сам нанимал сторожей, и все равно ему было неспокойно. И луна не так светила в промоины туч, и не так хрустели под ногами искрошившиеся, пологие ступени, ведущие к мутной воде.

Ведьма спускалась, прихрамывая, стянув на лицо капюшон подаренного ей плаща. Багряный бархат в темноте казался черным, как запекшаяся кровь.

С борта йола на набережную были перекинуты сходни — две доски, скрепленные поперечинами. Волны качали суденышко вверх и вниз, сходни ерзали. У их нижнего конца дремал стоя угрюмый детина с зажженным фонарем. Брызги шипели на горячем стекле.

Две тонкие руки, вынырнув из-под плаща, приняли из рук Квадриги золотую маску и унесли в темноту под капюшоном. Сверкнула вспышка, и Фей прикрыл ладонью заслезившиеся глаза.

— С этой минуты никто не увидит моего лица, пока я не отомщу.

Ранки на миг поймала его руку и прижала к щеке, и мастеру показалось, что сквозь холодный металл маски он чувствует живое тепло.

— Знаешь, у меня никогда не было друга лучше. Прощай.

* * *

Квадригу волокли под локти два стражника, ноги, скованные заклинанием, деревянно стукались о порожки и неровности пола. Мастера бросили в каменное кресло, притянули руки к подлокотникам. Глухо лязгнули браслеты. И Фей остался наедине с самим собой.

Бедная Бьянка, она так радовалась его возвращению. Экономка сунула нос в книгу, умирая от любопытства. А потом отнесла ее своему Провожающему — священнику, что собирает в чашу ритуальную кровь. Бьянка так боялась, что мастер женится на Аликс, а не на ней. Она искала доказательств. Бедная, глупая Бьянка… Сказочникам вообще не стоит жениться. Чтобы не пришлось разрываться между семьей и сказками. А может, все дело в том, будет ли он любить свою жену?

Сквознячок ворвался в подземелье. Поколебал тусклое пламя в железных светильниках. Принес с собой плоского человека — лоскут черного бархата, наклеенный на пергамент. Книга, отделанная серебром, норовила выскользнуть у того из-под мышки, и дознаватель придерживал ее пальцами, похожими на бледные картофельные ростки.

— Филогет Квадрига, глава торгового дома? Златодел? Или все же сказочник? Не слишком ли много для такого малютки?

И в ухе теплое дыхание Рагнейды: «Не отвечай ему. Или из слов он совьет дорожку, по которой доберется до твоей памяти».