Безбилетный пассажир - [8]

— Ладно…

— Может быть, хотите, чтобы я принес вам подушку?

— Это слишком опасно…

Но именно потому, что было опасно, майора это забавляло.

— Может быть, завтра…

— Если можно…

— Ждите меня… Я приду…

Он спустился в свою каюту, чтобы взять графин со свежей водой; но потом подумал, что назавтра стюард заметит исчезновение графина и пойдет его искать в общую ванну. На столике у кровати лежали фрукты. Ему случалось съедать их ночью, и он положил в карман яблоко и два банана.

— Осторожно… Я передаю вам графин… Приподнимите чехол…

Он надеялся, что увидит лицо незнакомца, но мелькнуло лишь светлое пятно — рука.

— Вы выпьете сразу?

— Лучше оставьте на день…

— Вот фрукты… Завтра принесу вам какой-нибудь еды… Вы плывете на Таити?

Этот вопрос остался без ответа.

— Вы сели в Кристобале?

Ответа также не последовало. В общем, это было и так ясно, не мог же человек прятаться в спасательной шлюпке с самого Марселя, иначе говоря, в течение двадцати двух дней.

— Вы ничего не хотите мне сказать?

— Нет… Спасибо…

Глухой голос, такие иногда слышишь во сне…

— Вам тут не слишком плохо?

— Нормально…

Назавтра майора взволновала одна мысль. Точнее, она пришла; ему в голову ночью, и он с трудом смог заснуть. Когда наутро стюард принес Оуэну яичницу с беконом, тот спросил:

— А у вас не бывает учебной тревоги?

На борту всех кораблей, как правило, на второй день дается сигнал тревоги и каждый пассажир должен занять указанное ему место возле шлюпок, а их вынимают из гнезд и спускают на несколько метров вниз к поверхности воды, чтобы удостовериться, что все механизмы работают исправно.

— Чаще всего проводим их в Атлантике, здесь — редко. Ведь в Панаме сели всего два или три пассажира, игра не стоит свеч.

Оуэн продолжал расхаживать по кораблю, завязывал разговоры, особенно с пассажирами второго класса, которые уже его хорошо знали.

Любопытный тип был этот миссионер… Вот уже два года он жил на атолле Паумоту, где оказался единственным белым. Провизию ему доставляли раз в год на шхуне. Сейчас он возвращался из своего первого отпуска во Францию. Отважиться на такое путешествие его вынудила смерть отца, оставившего в его пользу запутанное завещание.

Что же касается рыжеволосой красотки, то объектом ее нежных чувств и непрерывных ласковых взглядов был тот самый худосочный и сутулый парень.

На пятый день объявили, что вдали, по левому борту, показалась земля. Все бросились на палубу, хотя на горизонте виднелась лишь узкая темная полоска — острова Галапагос.

С графинами происходило нечто таинственное. Дважды Оуэн уносил графины из общей туалетной комнаты. Оба раза он забывал попросить безбилетного пассажира вернуть предыдущий. И недоумевающий Ли выслеживал вора.

К тому же он, наверное, решил, что у майора Оуэна завелись странные причуды. По утрам вместо яичницы с беконом тот просил принести ему нарезанную ветчину, да побольше, и крутые яйца. А когда Ли приходил за подносом, скорлупы не было.

Вечером англичанин требовал сэндвичи. Их подавали в баре, где сразу же и съедали. Он же забирал сэндвичи в каюту — на ночь, как он говорил, и фрукты, в основном яблоки, и побольше.

Безбилетный пассажир любил яблоки.

Все происходило по заведенному порядку. Оуэн ждал, пока все улягутся. Часто ему приходилось ждать, потому что у Альфреда Мужена была просто мания курить до поздней ночи, облокотившись о поручни.

Оуэн складывал еду в карманы, кое-как прятал графин под полой пиджака. Из-за этого все чуть было не открылось, когда на шестой вечер он столкнулся на трапе с капитаном.

— Еще не легли?

— Хочу подышать свежим воздухом наверху.

И он так стремительно зашагал прочь, что слегка расплескал воду по ступенькам. Поэтому назавтра он взял с собой в каюту бутылку виски и стакан. Все решили, что ночью он пьет в одиночестве на верхней палубе.

Незнакомец не становился разговорчивее. На все вопросы он отвечал, как правило, односложно.

— Вы уже бывали на Таити?

— Нет.

— Вы продумали, как вы выйдете на сушу?

— Нет…

— Вы француз?

— Да…

— Это уже легче. Правда, ненамного. Я тут беседовал с капитаном…

Особенно досаждал радист. Можно было подумать, что он спит не больше часа в сутки. Внезапно он просыпался, зажигал свет, садился в пижаме перед своими приборами. Оуэн подозревал, что таким образом тот подслушивает какие-то разговоры, не предназначенные для его ушей. Он не вступал ни в какие контакты на корабле, кроме чисто профессиональных, с другими членами экипажа. В конечном счете, он жил на корабле своей отдельной жизнью, связанной с радиоволнами, беседуя бог знает о чем с другими радистами, затерянными, как и он, в пространстве.

— Если вас обнаружат на борту даже во время высадки, вас не выпустят отсюда, пока вы не докажете, что располагаете достаточной суммой для жизни на Таити.

— У меня нет денег.

Оуэн улыбнулся. Как будто состоятельный человек согласился бы прожить, пусть всего три дня, скрючившись под чехлом спасательной шлюпки на солнцепеке Южных морей.

Часто в течение дня он вспоминал о незнакомце. Днем во время жары корабль казался вымершим. Кроме кочегаров у топки, вахтенного офицера и рулевого, все лежали на своих койках под вентиляторами.