Без музыки - [96]

Максим смотрит прямо перед собой, кашляет.

— Из двух зол выбирают меньшее, — его голос чуточку хрипит, слова боком входят в эту нервную тишину. — Вам всем надлежит сделать выбор. Но прежде я рискну рассказать маленькую притчу.

Жил на свете юноша, который очень искусно ловил птиц. А рядом в доме жил мудрец. Он знал про людей все, что может знать сверхмудрый человек. И хотя известность юноши была велика — он считался лучшим птицеловом, — известность мудреца была еще больше: к нему за советом приходили все жители города, от мала до велика. Юноша был молод и очень завистлив. Однажды он пришел на базар и решил перехитрить мудреца. «Все люди будут видеть мою победу, и слава мудреца померкнет» — так рассудил юноша. Он незаметно взял маленькую птицу в руки и спросил мудреца: «Скажи, мудрец, живая у меня в руке птица или мертвая?» А сам подумал: «Если мудрец скажет живая, я сожму кулак, и птица окажется мертвой. Скажет мертвая, я разожму руку, и она полетит». Мудрец смотрел на юношу и молчал. «Что же ты молчишь, старик, я жду». «Как ты захочешь!» — ответил мудрец.

Молчание было достаточно долгим.

— Н-да, — невесело протянул Лужин. — Уж кому я не завидую, так это птичке.

Максим натянуто улыбнулся:

— Достоинство правды нельзя определить на вес. Важнее та, которая тяжелее. Справедливость всегда равнозначна, поэтому она и есть справедливость. Я писал статью против Тищенко, против людей, для которых существует среднеарифметическое понятие «человек». Это преступное понятие. Авторитет и престиж журнала утверждаются не в пересчете на тысячи, а в личном контакте с каждым человеком.

Тут витийствовал Толчанов, дескать, печати должны бояться. Я с ним не согласен. Страх не может стать нормой общения. Печать должны уважать. За последние два года мы сделали тридцать четыре проблемные публикации. В ответ на них мы получили тридцать семь писем. По письму на каждое выступление. В это трудно поверить, но… Злосчастная статья трех академиков. Меня спрашивают: «Что там у вас произошло?» А я теряюсь с ответом. Я действительно не знаю, что у нас произошло. То, что статья вызвала полемику, говорит в ее пользу. Два раза заседал ученый совет. Сделан запрос в экспертную комиссию. Министерство сельского хозяйства настаивает на пересмотре трассы канала. Проект трех академиков вряд ли будет принят, но существующий проект будет скорректирован. И наша задача — добиться этого.

— Значит, каждый может писать все, что ему заблагорассудится? — Толчанов смешливо хлопнул в ладоши.

— Печать создает общественное мнение. Вас интересует, знал ли я о предыстории? — Теперь Максим смотрел на Гречушкина, смотрел в упор. Чувствовал, как Гречушкин сжался под его взглядом. — Да, знал. Диоген Анисимович не вдавался в подробности. Его волновали вероятные осложнения. — Максим сделал над собой усилие, губы тронула усмешка.

Лицо Гречушкина стало серым и тусклым.

— Точка зрения каждого может оказаться ошибочной. Важно ее иметь. Представьте на минуту, что ничего не случилось. И завтра в одной из центральных газет наши материалы о канале будут признаны как разумные. Что придется пережить многим из вас? Мне не хотелось бы оказаться на их месте.

— Нетрудно предположить и другой исход, — Кропов смотрел на Максима и улыбался всем лицом сразу.

— Пожалуй, тогда все останется, как есть. И нам надо лишь доказать, что наше выступление не было случайным. Товарищам, которые протащили свой проект незначительным большинством голосов, вряд ли нужен скандал. Они постараются не заметить нашей статьи. Но вас они будут уважать или, как говорит Толчанов, бояться. — Углов намеренно задержал взгляд на Полонене. — Все уверены, что материал готовили вы.

— Должен вас разочаровать. Мною уже сделано соответствующее разъяснение.

— «Был против». Только за последние два часа Полонен повторил эту фразу шесть раз. Но материал был завизирован им. Случайность или закономерность? Был против и смолчал. Значит, вы на что-то надеялись?

— Я этого не говорил.

— Разумеется. Перед вами стояла иная задача — парализовать Гречушкина. Теперь о моей статье в еженедельнике. Всех интересует, почему я так поступил. Я мог бы ответить однозначно: посчитал необходимым. В этом ответе нет ничего неуважительного. Но мы не можем так, мы слишком совестливы. Каждый день я кому-то что-то доказываю. Да, я отказался от решения, принятого накануне, — послать в Пермь Гречушкина. При нашем первом разговоре мы были единодушны в мнениях. Написанное Тищенко — аксиома. Гречушкин едет, чтобы подтвердить ее. Но ведь возможен и другой вариант: Тищенко ошибся. А они с Гречушкиным друзья.

— Какое это имеет значение?! — Кропов насмешливым взглядом обвел присутствующих. Вы все видите, хотелось сказать Кропову, этот человек готов поставить под сомнение каждого из нас.

— Определенное и вполне ощутимое.

Толчанов воспользовался паузой и громко чихнул.

— Значит, вы сомневались, что Гречушкин напишет правду?

Максим какую-то минуту молчал.

— Тогда нет.

Разделение на «тогда» и «теперь» насторожило Кропова.

— Вы сказали «тогда», — оживился Глеб Кириллович. — А теперь бы вы… — он не договорил.