Без музыки - [35]

— Ненормальный.

— Так все-таки?.. Ты не ответила на мой вопрос.

— Понимаешь… — Нина повернулась на спину. — Я все время ловлю себя на мысли, будто это не твои рассказы. Вот те, первые, помнишь, были твои. А эти? Они в чем-то похожи. Может быть, по настроению, по языку, но все равно не твои.

— При чем тут первые, вторые, десятые? — раздраженно выплеснулось само собой.

— Почему ты кричишь? Что-нибудь произошло?

— Ничего. Еще один обыкновенный человек идет направо, налево, назад. Бесполезно — он заблудился. Это не назовешь даже событием. Обыкновенная жизнь.

— Ты напрасно отчаиваешься. Какой-то поиск формы, сюжета, своей манеры необходим. Это естественно.

— Естественно, — машинально повторил Максим.

— Движение не может быть только по восходящей, тем более в творчестве… Почему ты морщишься, разве я не права?

— Не обращай внимания. Неудачи, если их логически обосновывает даже близкий тебе человек, вряд ли делаются от этого приятней…

— Ты так взволнован, будто кто-то опубликовал критическую статью.

Максим тяжело опустился на тахту:

— Статью… А ведь действительно может быть статья.

Статьи не было. Ничего не было. Рассказов просто не замечали. Он не знал, радоваться этому или, наоборот, приходить в уныние. В редакциях журналов, где он бывал по делу и просто так, он старался не задерживаться. Его не покидало ощущение, что люди о чем-то догадываются. Он уже давно не делил людей на плохих и хороших, добрых и злых. Теперь это выглядело иначе. Есть люди, с которыми стоит иметь дело, а есть люди, с которыми дела иметь не стоит. Так легче. Время рождает мудрость.

Часы глухо пробили одиннадцать раз. Максим открыл окно. С вечера зарядил дождь. Максим вытягивает руку, капли покалывают ладонь. Дождь мелкий, задувает ветер, и капли ударяют в стекло, кривыми струйками ползут вниз.

Максима познабливает. В чем дело? Он никак не может успокоиться. Какое-то время ему казалось — кутерьма с улыбинскими письмами даже кстати. Возникла потребность в конкретном действии, и он может без обиняков подчинить себя этому действию.

Улыбинское дело поглотило его, стало реальным переживанием, где личный интерес лишь незначительная часть, а уж никак не целое. Его волнение почти бескорыстно.

И вдруг эта электричка и ночной разговор с Ниной. А теперь еще и статья. Статья. Он сам породил эту нелепую фантазию. Чего проще — посмейся над глупым вымыслом. А он не может, он ждет. Тысячу раз повтори ему: статьи не будет. Пустое: он сам себе судья. Будет!

Все запуталось. Теперь не поймешь, кстати улыбинские письма или в самом деле ему стоит заняться чем-то иным? Статья Тищенко и его личная боль оказались на поверхности одновременно, будто их вытолкнуло туда одной и той же силой. Казалось, все решено, а покоя нет.

Несмотря на поздний час, он ощутил чувство голода. А может, рискнуть, поехать самому? Там, в колхозе «Вперед», существует реальный человек. Он поможет ему, вернет доброе имя. Легко живешь — пришел, увидел, написал. А если не получится и доброго имени Улыбина в помине нет? Там с тебя взятки гладки, ты приезжий. А здесь… Так что сиди и не чирикай. Улыбину наплевать, кто к нему приедет: зам, пом, нач, — лишь бы человек хороший, способный понять.

А разве Гречушкин плохой? Нет, отчего же, отличный человек. Вот и прекрасно. Завтра он уедет. Другого выхода нет. Ехать самому нельзя. Редактор болен. Названивает через день. Узнает, что уехал, сойдет с ума.

Конечно, можно все объяснить. Особый случай, Тищенко слишком опытен. Гречушкин… Ну, в общем, они друзья.

«Вот как! — редактор даже не посмотрит в его сторону. — А я думал, вы доверяете сотрудникам». Скажет внушительно, словно все сотрудники присутствуют при разговоре и на их суд он выносит поступок незадачливого заместителя. Приехал, уехал. Если бы только это! Полемика с Тищенко, ее не избежать. Значит, боишься? Так и должно быть. Страх, он везде одинаков — в Москве, в Перми, где хочешь. Лучше пугайся тут, по месту жительства. На эшафот приводят. Лишь глупцы идут туда сами. Вот и сиди, дыши на собственные губы. Урал, братец ты мой, — чудо редкое. Тут уж не перепутаешь — Россия!

Стоп, где он слышал эти слова? Максим сжимает переносицу, делает несколько быстрых шагов по кухне, перебирает в памяти все слышанное и виденное за последние два-три месяца, возвращается к столу. На глаза попадается ларинский дневник. Максим листает страницы. Дыхание отрывистое, как после быстрого бега. Нужные слова находятся тотчас же.

«В Севере есть что-то истинно русское. Спроси у пермяков, какая у них погода. Лето, его, считай, нету, холод собачий, а все равно красотища. Урал, братец ты мой, — чудо редкое. Тут уж не перепутаешь — Россия!»

И как же он сразу не сообразил! Ларин из этих самых мест. Померещилось, ошибка? Да нет же, нет! Куда запропастился конверт? Оставил в редакции, утерял? «Да не дрожите вы!» Максим сжал пальцы, отпустил, снова сжал, отпустил. Ну вот, так, кажется, лучше. Нужный конверт найден. А теперь читай, вслух читай:

— «Пермская область, колхоз «Вперед». Улыбину Федору Акимовичу».

И тотчас из дневника:

«Спроси у пермяков, какая у них погода». «Зачем же спрашивать, — ответил сам себе. Не ответил, выкрикнул: — Погода великолепная!!»