Без музыки - [36]

Он уже не мог читать дальше. Какая-то потребность двигаться, действовать вытолкнула его на середину кухни. Идиот! Ну при чем здесь Гречушкин? Увидеть все своими глазами. До земли той дотронуться, меж людей побродить. Как же он сразу не сообразил! Озарения ждешь. Эх ты, недотепа! Значит, судьба. Ехать, ехать немедленно! И дело улыбинское не помеха ему. Там и писать незачем. Разобраться да притушить малость. А может, сутяга? Тогда турнуть для верности, и весь сказ.

Эх, Максим Семенович, напрасно переживаешь — напишется. Выдумщик ты завидный, а как жизнь рукой тронешь да себя в этой жизни почувствуешь, тогда и подавно. Держись, Ларин, Максим Углов едет!

И стали ему вспоминаться рассказы, сочиненные и еще не сочиненные, и почему-то подумалось ему, что рассказы те не так плохи и он несправедлив к себе… А «Пропавший лес» — этот и совсем хорош… К нему прикоснуться малость — с руками оторвут.

Автобус посигналил светом. И он пошел на тот свет, радуясь тому, что смог принять решение, что все уладилось, через десять минут он будет дома.

Сообщение об отъезде Углова Кропов встретил с плохо скрытой досадой. Главный болен. А теперь вот и заместитель уезжает. Перспектива не ахти какая. Глеб Кириллович страх как боялся ответственности. Натуры он был сдержанной, всякие новшества воспринимал с осторожностью.

Общение с людьми энергичными вызывало у него чувство щемящей досады. Не потому, что он им завидовал. Нет. Просто в каждом из них Глеб Кириллович видел человека властного, способного подчинять, требовать.

А властных натур Глеб Кириллович сторонился. В его жизненной классификации Углов относился именно к этой категории людей.

Они постояли друг против друга. Глеб Кириллович покосился на исписанную вдоль и поперек бумагу, где значился короткий перечень всего того, что ему следовало сделать. Еще раз посмотрел на Углова, получил в ответ ободряющее «действуйте», вяло пожал руку и пошел к себе в кабинет координировать, править, переживать.

— Вам пора, — Максим даже не заметил, как открылась дверь. — Здесь все, — говорит Наташа и протягивает пакет. — Командировочное удостоверение, билет, деньги, первые письма Улыбина.

Все правильно, за исключением писем. Писем он не просил.

— Вам будут звонить?

— Видимо.

— Вы в командировке?

— Разумеется. Непродолжительная поездка в Пермь и область.

Наташа кивает.

— К понедельнику вас ждать?

— Надеюсь.

— Я вам завидую.

— Мне? — Максим задумчиво потирает переносицу. — Не очень логично, но все равно приятно.

Ему следует что-то сказать ей на прощание. Максим очень внимательно разглядывает ее лицо. Чуть бледное, с решительным разлетом бровей, не умеющее скрывать своего настроения лицо…

— Не забывайте.

— Это уж точно, не забуду.

По дороге на вокзал Максим заехал к жене. Конечно, с его стороны свинство сорваться с места, не предупредив. Впрочем, всего не объяснишь.

Узнав, в чем дело, Нина не удержалась от вопроса:

— Почему в такой спешке?

— Дела…

— У тебя вечно дела. Ну ладно, поговорим потом. Ты хоть знаешь, где лежит чистое белье?

— Уже все здесь.

Настойчивое обещание поговорить потом похоже на внезапный толчок в грудь: ты еще не упал, но упадешь непременно, а пока нелепо размахиваешь руками, пытаясь удержать равновесие.

Она всегда заставляет объяснять поступки. Допустим, он расскажет ей все. А дальше? Кто ему ответит на этот вопрос? Никто. В таком случае, ради чего откровенность? Ради неопределенности? Ну уж нет, увольте.

— Возьми плащ, там, говорят, дожди.

— Другой разговор, а то все зачем да почему.

— Ах, оставь! Я ведь серьезно, Максим. Нельзя в окружающем мире видеть только себя, свои заботы, свои удачи, неудачи. Ладно, поезжай.

Гречушкин так и не понял, почему Углов решил ехать сам. Он в расстроенных чувствах бродил по редакции, не решаясь никому задать мучившего его вопроса.

Кропов — для него отъезд заместителя явился еще большей неожиданностью — остался верен себе и в присутствии Гречушкина громко сказал:

— Все как по писаному. Было бы смешно поступить иначе.

Знай Гречушкин истинную причину столь непонятного решения, он мог бы от души посмеяться и над Кроповым, и над самим собой. Но Гречушкин ничего не знал. Сказанное Кроповым Диоген понял по-своему. Получилось совсем нехорошо, будто вчера и все дни до этого Максим Семенович ни в чем не сомневался, знал наверняка — ехать придется самому. Гречушкин терзался подозрениями, когда на лестнице собранный и упакованный Углов ухватил его за локоть и, потирая наспех выбритый подбородок, тихо сказал:

— Диоген, времени на обстоятельный разговор нет. Поверьте, мог бы решить иначе — решил. Кстати, есть одна просьба: в редакции газеты о моей поездке ни-ни.

— Вы же знаете: Тищенко в Австралии.

Лицо Углова осталось таким же непроницаемым, и только брови еле заметно качнулись вверх:

— При чем здесь Тищенко, Дуся. Я говорю о Чередове. И еще одно: не забивайте себе голову домыслами. Раз еду, значит, невмоготу. — Максим кивнул и, перескакивая через две ступеньки, стал быстро спускаться.

Часть II ШАГ В СТОРОНУ

— Цель вашей поездки в Пермь?

— Найти себя… Осмотреться, подумать.

— Ну и как, нашли?

— Пожалуй…

— А дело Улыбина? Вы не собирались им заниматься?