Без музыки - [17]

— Вот именно, — вздохнул Алик, — комары, мошкара.

Сутулый усмехнулся:

— Когда строили новую столицу Бразилии, строителей замучили москиты и комары. И тогда они решили избавиться от них. Химики изобрели новый препарат, его стали распылять по всей округе. Москиты и комары пропали, но вместе с ними пропала в реках рыба и улетели птицы. На джунгли набросились насекомые и погубили их. Лес превратился в кладбище.

— Чепуха, — Алик зевнул. — Если вокруг светлой идеи собираются никчемные и бездарные люди, чуда не происходит. Люди не становятся одаренными — тускнеет идея. Не каждому дано нести знамя. Углов понимает это, и слава богу.

— «Понимает»! — передразнил сутулый Гущин. — Вы ему вдолбили, вот он и повторяет, как попугай.

— Ох-хо-хо. Углов — попугай? Друзья, вы слепнете от злости.

Наташе нравится бородатый Алик. И его манера говорить спокойно, с достоинством тоже нравится.

— Послушай, Лужин, — Гречушкин, который все это время молча переживал свое отстранение от полемики, сейчас лежит на спине и грызет яблоко. — Что за штука наш Углов? Год работаем вместе, а я никак его не пойму.

— Углов? — Лужин беспокойно оглянулся, словно хотел найти человека, который должен ответить на этот вопрос.

— По-моему, никто.

Все обернулись на голос. Незнакомый парень. Он сидел справа и ухитрялся при свете костра читать какую-то книгу. Наташа никак не может вспомнить его имени.

— Ну-ну, не скажите, — Гречушкин кидает огрызок в огонь. — Отчего он такой взбудораженный?

Лужин пожал плечами:

— Газетчики… У них ритм жизни другой.

— Не верю, — парень потянулся. — Слишком необычный взлет.

Наташа покосилась на Лужина:

— Кто это?

— Который? С книгой?

— Угу.

— Это, девочка моя, маэстро.

— Нет, я серьезно.

— И я серьезно. Звезда первой величины, по кличке Хмурый. Человек ядовитый и неспокойный. Тищенко Валерий Миронович. Старуха, таких людей надо знать.

— Мне?

Лужин укоризненно погрозил пальцем:

— Всем!

— Если Углов так талантлив, почему он больше ничего не пишет?

— Боится.

— Боится? Чего? — В голосе мрачного парня послышались насмешливые нотки.

— Написать хуже.

— Иллюзии, — отпарировал Тищенко. — Зачем ему понадобился Васюков?

— При чем здесь Васюков? Вы начинаете говорить загадками, — бородатый Алик зевнул.

— Мудрость невелика: Васюков пишет, а издается Углов.

— Бред какой-то. Простите, но вы рассуждаете, как папуас.

— Возможно, — парень зло сплюнул в костер.

— А что, это интересно, Валера, — Гречушкин первым обратился к парню по имени. — Откуда у тебя такая информация?

— Сам писал, знаю.

— Если не секрет, за кого же? Может быть, за Паустовского?

На той стороне костра засмеялись все сразу.

Тищенко закашлялся, на глазах выступили слезы.

— Это мое дело. А Васюков — редактор, каких поискать, так-то.

— Не понимаю, Валера, какой толк? Разве Васюков сам издаваться не может? — Гречушкин волновался и никак не мог раскурить сигарету.

— Друг мой, в наше время издаться не так просто. Васюков прокутил не только деньги, но и свою репутацию.

— Да оставьте вы! Взрослый человек, а несете черт знает что!

Наташа хорошо увидела раздраженное лицо бородатого Алика.

Хмурый поднял глаза и посмотрел на своего собеседника долгим, настойчивым взглядом.

— Каждому свое, я вас не неволю. Делец ваш Углов.

— Вы ему просто завидуете! — Она даже не узнала собственного голоса. — Вы желчный, злой человек! — Наташа почувствовала, что краснеет. Наступило неловкое молчание.

Парень передернул плечами, однако в ее сторону не повернулся. Он так и сидел, уронив голову на колени, щурился на подпрыгивающий огонь.

— Я? — переспросил он. — Да, завидую. — Смех вкрадчивый, неприятный. Наташа поежилась.

ГЛАВА III

Выскочив на улицу, Максим как-то затравленно посмотрел на окна автобуса, словно желал убедиться, что Гущина там нет.

Улица была людной, и он еще раз удивился, как Гущин сумел угадать его в этом кошмарно-белом потоке одинаковых людей.

Парило с утра. Лица прохожих лоснились от жары. По раскаленной мостовой катились машины, в которых сидели такие же разморенные, измученные зноем люди.

Телефонные будки похожи на разрезанные соты. Двери гулко ударяются о железный каркас. Звук получается лязгающий, неприятный. Максим придержал дверь, задохнулся горячим воздухом, набрал нужный номер.

— Вас слушают.

— Нину Александровну!

На том конце провода послышался смех:

— Ой, девочки, Нине Александровне муж звонит, писатель. — И, нажимая на раскатистое «а», голос закричал: — Нина Алексанна, вас!

Максим грустно улыбнулся.

— Алло, это ты? Что случилось?

— Ничего особенного, соскучился. У тебя вечер свободен?

— Господи, ну что случилось?

— Я же сказал — ничего, — Максим растер занемевшие пальцы. — Могу я пригласить собственную жену провести со мной вечер, не ссылаясь на чрезвычайные обстоятельства?

— Отвыкла.

— Привыкай, нехорошо раньше времени хоронить людей.

— Я не хотела тебя обидеть, но согласись…

Он не дал ей договорить:

— Согласен. Тебе тяжело, я невыносим — все знаю.

— Ты всегда все знаешь — в этом твоя беда.

Он почувствовал в ее голосе упрек.

— Возможно.

— О… это что-то новое, ты даже не возражаешь. Куда же восторженный влюбленный намерен пригласить даму своего сердца?