«Без меня баталии не давать» - [21]

Прочитав донесение резидента, Пётр тут же написал поздравление Августу и отправил его Никитину с просьбой передать по назначению. Резидент не задержал с ответом:

«...Новый польский король Август привёл саксонскую армию, принял католическую веру и присягнул на верность Речи Посполитой. Получив вашего величества поздравления, он сказал мне, что даёт честное слово быть с царём заодно против врагов Креста Святого и что изъявленный ему вашим величеством аффект никогда не изгладится из его памяти. Посылаю вашему величеству поклон, король поклонился гораздо низко».

   — Ну и слава Богу, — перекрестился с облегчением Пётр. — Но армию Ромодановского всё равно пока нельзя отводить от границы.

Можно было следовать далее, но тут подоспел день тезоименитства Петра, 29 июня, и господин бомбардир решил отметить его хорошим пиром и фейерверком в компании с курфюрстом Бранденбургским Фридрихом.

Пётр сам занялся приготовлением фейерверка, решив применить только что полученные знания на практике, а курфюрсту в Кёнигсберг отправил приглашение:

«Пресветлейший и вельможный курфюрст, любезный брат и друг мой! Понеже 29 июня день моего тезоименитства, я тщу себя надеждой видеть брата моего за моим столом.

Ваш верный друг и брат Пётр. Писано в Пиллау 27 июня».

Однако «тщил» себя бомбардир напрасно, вместо брата Фридриха в Пиллау явился канцлер курфюрста граф Крейзен. Объявив о том, что его суверен не может прибыть на торжества в связи с занятостью, граф начал приветствие от имени курфюрста:

   — ...Дорогой брат мой, от всей души поздравляю тебя с твоим днём ангела и...

И чем далее говорил он, тем мрачнее становился именинник. Пётр стоял в окружении послов и многочисленной свиты. Самолюбие его было уязвлено, хотя обычно он был равнодушен к протоколу официальных процедур. Но здесь в ответ на его искреннее приглашение к семейному торжеству, по сути, было проявлено неуважение. Так, по крайней мере, он считал.

Лефорт дал знак Крейзену заканчивать эту витиеватую поздравительную речь, уловив на лице своего царственного друга великое неудовольствие и признаки надвигающейся грозы.

Крейзен смущённо умолк, виновато улыбнувшись. Отчего-то эта улыбка канцлера разозлила Петра, он сказал Лефорту:

   — Курфюрст добр, но его советники черти драные.

Лефорт, стараясь замять возникшую неловкость, пригласил всех к столу.

Несмотря на музыку, игравшую что-то радостное, обед более походил на поминки, чем на весёлое торжество. Даже шут Яшка Тургенев, пытавшийся развеселить Петра, не смог преуспеть в этом.

Пётр, обладавший талантом заражать других своим настроением, ныне вполне преуспел в этом. В конце концов и музыканты поняли, прекратили игру. Праздник был испорчен.

Пётр, хмурый, поднялся из-за стола, что явилось знаком и для других. Подойдя к графу, он толкнул его в грудь, сказал сердито:

   — Пошёл, пошёл...

Крейзену ничего не оставалось, как быстренько удалиться. Лефорт, последовавший за Петром в его комнату, сказал:

   — Зря ты так, герр Питер. Граф-то этот при чём?

   — А ты что, не видел его змеиную усмешку?

   — Да какая она змеиная? Скорее жалкая. Думаешь, ему сладко было исполнять эту миссию?

   — Курфюрст тоже хорош гусь. Он звал — я явился. Я зову — он занят. Это как?

   — Ох, Питер, — усмехнулся Лефорт, — не забывай, ты здесь всего лишь бомбардир, а он курфюрст и, вполне возможно, у него действительно важные государственные дела. У тебя на Москве мало их? Вот то-то. И у него наверняка хватает. Одну нашу ораву содержать немалых забот стоит.

   — Да, — неожиданно встрепенулся Пётр. — Как ты думаешь, Франц Яковлевич, если я подарю ему в знак благодарности вот этот рубин?

   — Что ж, это вполне по-царски, — согласился Лефорт. — Тем более что бомбардир подвесил его курфюрству полторы дюжины учеников.

Лефорт умел уговаривать своего царственного друга, и вскоре Пётр уже сожалел о случившемся и как-то желал его поправить.

   — Напиши курфюрсту прощальное письмо, — посоветовал Лефорт.

   — Да, да, — обрадовался Пётр.

Едва он сел к столу и взялся за бумагу, как явился Меншиков.

   — Мин херц, может, поджечь фейерверк-то? А то, не ровен час, дождь начнётся.

   — Поджигай.

   — Есть! — обрадовался Алексашка.

   — Да рожу-то не опали.

   — С чего ради, чай, она своя, — усмехнулся Меншиков и исчез за дверью.

Пётр начал писать: «Милостивый государь, ваши депутаты сегодня, поздравив меня от вашего имени, не только поступили неприветливо, но даже причинили нам такую досаду, какой я никогда не ожидал от вас, как от моего искреннего друга, а что ещё хуже, они, не заявив об этом и не дождавшись нашего ответа, убежали. Я должен сообщить об этом вам, лучшему моему другу, не для разрушения нашей дружбы, но в знак неподдельной дружбы, дабы из-за таких негодяев-служителей не возникало без всякой причины несогласия».

За окном под крики «Ур-ра-а-а!» взмывал вверх фейерверк, а по улице в сторону Кёнигсберга спешил первый преображенец Сергей Бухвостов, неся за пазухой письмо бомбардира, а в кармане драгоценный рубин. И сопровождали его два преображенца с заряженными мушкетами. Надо было спешить, дабы поспеть возвратиться к отплытию.