Без дорог - [48]

Чтобы не потерять друг друга и сохранять одно направление, временами перекликались. А чтобы легче было найти обратную дорогу, свой путь отмечали затесками на деревьях. В ходьбе время летело быстро, и никто не заметил, как солнце перевалило к вечеру. В лесу от безветрия стало душно. Звук из пересохшего горла вырывался с трудом, был хриплым и едва разносился в сухом воздухе. С каждым километром идти становилось трудней и трудней — мучила жажда, мешали деревья, колодник и кочки. Только тихие оклики изредка нарушали безмолвие леса.

И вот один из ответных окликов Василия показался Павлу Михайловичу слишком далеким. Инженер замедлил шаг и через короткий промежуток времени окликнул вторично. Ответа не было. Павел Михайлович окликнул еще, но Василий молчал. Тогда инженер выстрелил в воздух и отправился на поиски парня. Остальные, перекликаясь между собой, собрались вблизи от того места, где выстрелил Павел Михайлович, и стали ждать.

Торопливо шагая вверх по склону, Павел Михайлович часто окликал Василия, но долго не слышал ответа. Наконец неподалеку прозвучал приглушенный стон и едва внятный тихий отклик. Павел Михайлович повернул в ту сторону и нашел Ваську лежащего ничком на земле. Тяжело дыша, парень издавал непонятные хриплые звуки. Его руки в попытках найти ягоды судорожно сжимали жесткие лепестки брусники. Но ягод не было, и это, видно, озадачило парня. Он приподнялся и сел. Его рот растянулся в горькой улыбке, из глаз текли слезы. Он не слышал шагов Павла Михайловича, а когда увидел его, стал ползать на четвереньках, повторяя бессвязно:

— Ягоды, ягоды!.. Тут были ягоды… Много ягод было!..

И точно испугавшись, что их найдет и съест другой, снова стал пучками рвать меленькие кустарнички брусники и, перебрав пальцами, отбрасывать в стороны. Бегающие глаза Василия запали и глядели куда-то внутрь. Такие глаза бывают у людей на грани потери рассудка.

— Вставай! Идем! Не теряй попусту времени, Василий, — громко и повелительно сказал Павел Михайлович.

Васька всхлипнул и сел, подобрав по-турецки ноги. В глазах промелькнуло сознание. Он посмотрел на начальника и, опустив взгляд в землю, упрямо и тупо ответил:

— Идите сами. Я не пойду. Нет больше сил моих!

— Ты что?! — Павел Михайлович посмотрел на Ваську и понял, что словами убеждать его бесполезно, глаза, не останавливаясь, снова забегали по кочкам брусничника.

— А ну вставай! Не то пристрелю! — крикнул он, снял с плеча ружье и щелкнул затвором.

Васька вздрогнул, встал сначала на четвереньки и потом медленно разогнул ноги в коленях. Он перестал бормотать, только шумно дышал и не сводил глаз с наведенного на него дула.

— Поворачивай и иди передо мной. Я тебе покажу — «не пойду!» — пригрозил Павел Михайлович.

Они медленно тронулись туда, где их ожидали остальные рабочие. Васька шел впереди и с опаской поворачивал голову в сторону ружья, которое держал наперевес Павел Михайлович. Ваське не приходило в голову, что оно не заряжено.

— Ты что же это вздумал, паря? — укоризненно спросил Тимофей, когда они подошли к остальным. — Али в тайге на съеденье чертям решил оставаться? Э-эх! Дурная у тебя голова. Да разве мы можем человека оставить?

— Ишь! Под ружьем-то славно ты топаешь! А то «не пойду!» — съязвил Гаврила и тихонько подтолкнул Ваську в спину. — Только время зря потерять заставил! Теперь далеконько бы были.

— Будет тебе на него нападать, — остановил Игнат, — видишь из последних сил парень тащится! Мы-то с тобою в лесу всякого уже похлебали, а ему впервой довелось… Ну и тронулся малость. Ничего, Василь, мы должны скоро выбраться. Немного еще потерпеть надо.

Василий исподлобья посмотрел на Павла Михайловича и тихо сказал:

— К чему неволите? Не выдюжу я. Коль не с голоду, с жажды помру. Ужо думал одного оставили. Зря я откликнулся! Да одному боязно стало!

— А не откликнулся бы, всей артелью искать бы начали. А как нашли, так уж держись — всыпали бы. Ну, ну, ну, вышагивай! Помирать будешь — силком вытащим! Не таких, как ты, медведей на себе вытаскивал! — ответил Игнат и пошел рядом с Васькой.

Теперь Василий был под двойным надзором, Тимофей и Гаврила шли поодаль, откликаясь на оклики Павла Михайловича.

В сумерках вышли к сухому руслу, заросшему высоким, густым вейником. В надежде найти в нем воду, не останавливаясь, растянулись гуськом и так шли по руслу, до темна. Но воды не нашли. В сгустившихся сумерках разожгли на опушке костер и заночевали.

— А недалече должна быть вода! Смотрите! Долинка-то все шире и шире становится! Не зря я с собой чайку прихватил. Непременно завтра пить чай будем, — подбадривал Павел Михайлович товарищей, поворачивая в руках три пачки чая, которые он вытащил из полевой сумки и, как заманчивое лакомство, любовно перекладывал с ладони на ладонь. — Ну да что там говорить! Дойдем — увидим!

— Дойдем, коли доживем! — поправил Гаврила.

— Ой! Что-то и ты, паря, к ночи о смерти подумал! — заметил жилистый Тимофей, — не рано ли?!

Гаврила не ответил, и разговор прекратился. Но заснул у костра только Васька. Остальные молча лежали вокруг, всматривались в звездное небо и летящие ввысь искры. Говорить не хотелось, да и не о чем было. От сухости в горле страшно хотелось кашлять, но кашель еще сильней раздирал слизистую оболочку… И без того почерневшие губы распухли и потрескались, в горле непрерывно першило, а звук из него вырывался мучительно, сиплый и хриплый. Во рту не хватало слюны, чтобы смочить сухие губы… В полусне, в полубденье тянулась ночь.