Без дорог - [46]

Если питаться, как раньше, продовольствия хватило бы оставшимся только на три дня. Беглецы утащили почти половину. Позади было пройдено за шесть дней сорок два километра. А сколько предстояло еще пройти вперед — сказать никто не мог.

Никто из рабочих в этих местах никогда не был, и Павел Михайлович шел на ощупь, почти вслепую, полагаясь на старую десятиверстную карту[124], свой теодолит и магнитную стрелку буссоли[125] теодолита. Прерывать на половине ход и возвращаться за продовольствием в Верхне-Усинское было бы непростительной потерей времени. Войнов решил еще сократить норму еды, но при любых условиях двигаться только вперед.

Утром к отложенному имуществу беглецов добавили две легкие палатки, брезент, тяжелый чугунный котел и закопченный медный чайник. Ложки, миски и продовольствие разложили по вещевым мешкам. Теперь каждый сам по ходу работы перетаскивал вверенный ему груз. Тяжелую работу по расчистке и прорубке визира стали делать все по очереди. Васька был самый младший и ему поручили носить заднюю рейку и подрубать в случае нужды мелкие ветки. У каждой точки, закрепленной на местности колом, Васька обязан был делать на ближайших деревьях большие, издали заметные затески. Эту работу сначала он делал легко и быстро, но на третий день после бегства товарищей от урезанной вдвое и до этого полуголодной нормы он еле плелся с вещевым мешком и рейкой. Длинную четырехметровую рейку он волочил по земле — она казалась ему страшно тяжелой и дрожала в руках, когда он ставил ее вертикально на кол, а привычный рукам топор ему уже не повиновался, затески выходили неровные и кривые.

После того как оставили в лесу громоздкую поклажу, ночевать приходилось под открытым небом. Кашу варили в маленьком медном котелке, а в другом, таком же, кипятили чай. Павел Михайлович любил, чтобы чай был крепким и душистым. Чтобы заполнить чем-то пустой желудок, он пил его вечером по три-четыре кружки. Запаса чая, наверное, хватило бы еще на два месяца, но сахар уже кончился.

Утром и вечером каждому выдавалось по одному сухарю и по нескольку ложек пшенной или перловой жиденькой каши с кусочком свиного сала.

Пока шли вдоль небольшого безыменного ручейка, который едва заметно пробивался в корнях деревьев, горьким, душистым чаем наслаждались вволю.

— Пейте пользительную китайскую траву, пока вода есть, — говорил Павел Михайлович, — правда, сухарей она не заменит, но общий тонус организму придает! Впереди, может, и воды-то не будет!

Его предсказание — сбылось.

На четвертый день к вечеру ручей исчез.

Отряд вышел из леса на склон округлого небольшого гольца[126]. Скудные щебнистые почвы покрывали коренные породы из розового гранита. Солнце опускалось за другой далекий голец на горизонте и краем красного диска зацепилось за его склон.

На северо-восток, то теряясь в синеве бесконечных лесов, то резко очерчиваясь куполообразными сводчатыми вершинами на фоне неба, освещенного оранжеватым багрянцем зари, уходили вершины Куртушибинского хребта…

Здесь, наверху, ветерок приятно щекотал щеки. По северным склонам, в низинах, сгущались туманные сумерки, предвещая утренние заморозки или холодную росу. Жаркие и ясные дни последних чисел августа в этих местах всегда сменяются неожиданно темными и холодными ночами. Дожди, редкие в августе, еще реже бывают в сентябре. Так было и теперь.

Ручей кончился позади где-то в лесу, истоки его сухого русла протянулись к пологой седловине, где после зимних вьюг, тающих снегов и летних дождей могло образоваться маленькое озерко. Но на его месте в седловине оказались лишь густые заросли кустарника и травы. Дернина была влажной и мягкой, но посланный туда рабочий Игнат не смог набрать в котелок воды.

Впереди предстоял длинный и трудный спуск. Возвращаться на поиски потерянного ручейка в темноте было бесполезно. Пришлось довольствоваться остатками холодного чая, который всегда брали с собой на день в бутылках. На перевале ночевали у костра, подложив под себя ватные куртки.

Рассвет и первый утренний заморозок, — а в горах наступает холод и встает солнце всегда раньше, чем в долинах и на равнинах, — слишком рано подняли всех на ноги.

Чтобы немного согреться, подбросили в заглохший костер охапку сухого валежника, но варить на костре было нечего. Не задерживаясь, грызя на ходу последние сухари, быстро собрались в дорогу.

Рубить и чистить визир не пришлось — перевал был безлесен. Это экономило силы и время. В работе не заметили, как пересекли межгорную седловину и перевалили на юго-восточный склон. Тут было совершенно безветренно и тоже сухо.

Невдалеке виднелся низкорослый редкий лесок, в котором можно было набрать сухого валежника для костра, а днем едва укрыться от палящего солнца. Как и все, измученный жаждой, с пересохшим горлом и почерневшими воспаленными губами, Павел Михайлович решил остановиться на ночлег раньше обычного.

— Ну что ж, товарищи! Перевал пройден, к жилью по-даемся. А где оно — ни мне, ни вам неизвестно. Знаю, впереди есть жилье и наверное ближе, чем Верхне-Усинское. Без еды день-два еще протянем, а потом…

Что потом, Павел Михайлович не знал. Его длинная фигура, немного сутулая и угловатая, как всегда, сохраняла невозмутимую мужественность, но впервые за все время их совместной жизни он стоял, застыв без движений. По вечерам, когда располагались лагерем на ночлег, он всегда принимал участие в приготовлениях ужина, рубил и подтаскивал сучья, навешивал на таган большой чайник, засыпал в котел крупу и делал много других хозяйских дел. Теперь варить было нечего. Последние сухари съели утром. И не было даже воды, чтобы смочить пересохшие губы и горло.