Без дорог - [49]

А по утру, как накануне, ползая по сухой осенней траве, покрытой миллиардами маленьких кристалликов инея, Василий снова обсасывал травинки. Увлеченный своим занятием, он не заметил, как над руслом поднялся редкий туман и, сквозь него, в желтой мгле проглянуло солнце…

Он все полз и полз, удаляясь от опушки в лес. Вдруг его рука неожиданно стукнулась о что-то твердое. Сначала он подумал, что это камень и машинально поднял руку выше, но она опять уперлась во что-то. Это его озадачило и пробудило сознание. Он поднял голову и увидел то, чего никак не мог ожидать, — его загорелая грязная рука лежала на торце сухого полена, аккуратно-уложенного в поленицу. Еще бы немного, и Васька стукнулся о поленицу головой. Василий весь съежился, притаился и замер. Теперь он ясно ощущал — нет, это не камень. От камня рука ощутила бы холод, а от полена в руку шло тепло!..

Над поленницей поднимались маленькие струйки пара, образовавшиеся от согретого солнечными лучами инея. Васька осознал, что сделал большое и необыкновенное открытие. Он прижался щекой к согретому солнцем торцу и с наслаждением впитывал в себя его теплоту. Вместе с теплом в сознание вливалось что-то новое, что вдруг придало ему силы, а все остальное куда-то ушло — и голод, и жажда и с трудом пройденный путь…

«Поленница! Дрова! Значит, люди! Значит, жилье, вода и еда»! — пронеслось у него в голове. Простые, подсохшие за лето дрова, вдруг пробудили надежду и радость. И Василий не выдержал: он привстал, прижался к дровам спиной и крикнул — крикнул душу-раздирающим радостным криком.

— Дрова! Дрова! — и еще плотнее прижался к поленнице.

Может быть ему показалось, что он кричал очень громко или от того, что ждал такого же громкого отклика, но он вдруг почувствовал в себе страшную силу, а ответ услышал совсем рядом с собой слабый и хриплый:

— Иди сюда! Не трать попусту силы.

Ему не верили, не верили в его открытие и разум. Василий схватил сверху полено и, прижимая его к груди, бросился бегом туда, откуда к нему из тумана донесся этот хриплый, едва внятный голос человека, который ему не поверил.

— Вот! Вот! Смотрите! Полено! Дрова! — хрипел Василий, задыхаясь и протягивая на бегу Павлу Михайловичу полено. — Туда, туда идти надо!

Инженер взял из Васькиных рук полено, и оно дрогнуло в его сильных, темных от загара пальцах. Молча и сосредоточенно смотрели теперь все на простое сосновое полено, еще не веря тому, что скоро наступит конец голодовки и нестерпимой жажде.

Закидав землей чадящие в костре головешки, отправились за Василием. Поленница в лесу оказалась не одна, они виднелись по всему косогору. К ним вдоль сухого русла шел едва заметный, наезженный еще по снегу зимник. Кто-то заготавливал дрова зимой, а летом они подсыхали на солнышке. Где-нибудь неподалеку должно было быть зимовье или хотя бы одинокая охотничья избушка.

Впереди всех по зимнику быстро шел Васька. От прежней усталости не осталось следа, на лице играла счастливая улыбка. На ходу он торопливо поворачивался назад, проверяя, все ли успевают за ним и не случилось ли чего-нибудь позади. Гуськом, иногда обгоняя друг друга, молча шли остальные. Только Гаврила, отставая, бормотал себе под нос:

— Ну, понесла нелегкая! Откуда прыть взялась у притворы?!.. То на четвереньках ползал, а теперь не догонишь!

Павел Михайлович едва поспевал за Васькой и молча с удивлением покачивал головой.

Зимник становился все торней и торней. Вдалеке проглянула поляна и за ней ярко-желтое поле овса, освещенное жаркими предвечерними лучами солнца. Неожиданно, уходя за противоположный склон сухого русла, кончился лес. В тени крайних деревьев на поляне стояли, лениво отмахиваясь от мошки, лошади и, опустив низко морды, дремали. Неподалеку от них, на пологом бугре, путники увидели одинокую, крытую тесом избушку. А рядом с ней большой просторный сарай. Поперек ложбинки на лугу лежала большая колода для водопоя и по ней из маленького ключика, скрытого в косогоре, бежала струйка чистой и холодной воды. Падая дальше в сухое каменистое русло, она искрилась и тихо нежно журчала.

Неожиданно, откуда-то из-под телеги в ноги к пришельцам с лаем бросилась собака и в раскрытых воротах сарая показалась босая женщина в пестром ситцевом сарафане. На плече у нее висел серп, на ходу она повязывала голову белым платком, один конец его держала в зубах, другой затягивала узлом. От неожиданной встречи она в испуге застыла с поднятыми руками, не закончив привычного торопливого движения, и долго пристально смотрела на пятерых исхудалых мужчин в обносках.

А те стремительно подошли к колоде, долго черпали холодную воду кружками и пили, отходили и, не утолив мучившей жажды, снова возвращались к колоде и пили… Женщина смотрела на них и с опасением ждала, что будут делать эти пришельцы дальше.

— Что, бабонька, аль не узнала? — задорно, испугавшись собственного звонкого голоса, крикнул Игнат.

— Вижу, что люди. А кто такие и откуда, не ведаю, — тихо, с еще неостывшим испугом в голосе ответила женщина и, чтобы лучше разглядеть пришельцев, прикрыла от солнца глаза рукой.

— С той стороны Куртушибинского, бабонька. Да не ведаем, где и находимся. С инженером вот ходим, да четверо суток не ели и не пили.