Без четвертой стены - [58]

Буров посмотрел на часы.

— На одно заседание я уже опоздал. До свидания, Олег Борисович, и прошу заходить.

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Две пьесы пошли в работу. Для изголодавшихся, истомившихся без дела актеров это было событием. По вечерам «мамонты» репетировали «Своих людей». Студийцы с утра занимались в классах, а к семи часам являлись в театр на репетицию. Молчаливые, собранные, гордые тем, что они еще и равноправные создатели спектакля. Лежнев не отнимал у них этого равноправия, как постановщик спектакля не задевал их студенческого достоинства и, хотя эксперимент с объединением студии и театра не был ему ранее знаком, умело транспонировал наработанное в классе в ключ роли, пусть эта роль самая что ни на есть ма-алю-сенькая.

Старик работал без отдыха. Репетировал порой до двух-трех часов ночи. И трудно сказать, где больше выкладывался — на репетициях или на занятиях в студии. Союз студийцев с профессионалами на деле оказался довольно сложным. Естественный накал, напряженность репетиций были приемлемы для актеров, а студийцам нужно растолковывать азбучные вещи. Тут же, при актерах. Остановки, топтание на одном месте расхолаживало, нервировало «мамонтов»; случалось, что едва наживленный, с трудом схваченный образ начинал расплываться, задача от бесконечных повторений переставала увлекать.

Лежневу приходилось терзать свою фантазию. И хотя он каждый раз приносил на репетицию такое количество разнообразных сценических находок, что, казалось, и неумелый заиграет, все же мастерство профессиональных актеров и безграмотные пока еще попытки студийцев играть, «как Уфиркин», совмещались трудно. Трудно давалась очень ответственная роль Липочки, которую Лежнев поручил двум исполнительницам: актрисе Семеновой и студийке Манюриной. Над ролью Устиньи работала Красновидова-Томская.

— Лина! С прошлым покончено! — Лежнев верил в нее, надеясь убрать наигрыш, склонность к дешевому фортелю ради успеха. — Никакой театральщины. Прочь эстрадную манеру работать на публику! И еще. Без рассудка можно только влюбляться, во всем остальном он необходим. Договорились?

Ангелина затаилась, смотрела на Лежнева невеселыми глазами: она не могла забыть день, когда при распределении ролей там, в зрительном зале театра, в присутствии всех актеров, Красновидов выразил сомнение. Оно довлело, это сомнение. Ангелина понимала, что ей вверена роль, каких она никогда не играла. Тут на штампах не пройдет. Но и характер человека изменить почти невозможно. Правда, обстановка, среда в театре создана такая, что и на характер может повлиять благотворно.

Ангелина, по-видимому, сделала серьезные выводы. Поддержки и помощи от мужа она не ждала, но Лежнев, без преувеличения, отдавал всю душу, чтобы роль Устиньи пошла. Он лепил нутро образа, исходя из внешних данных актрисы, именно от нее, от Ангелины, которую знал достаточно хорошо. Она была актрисой, о которой режиссеры говорят: послушна. Все наказы и советы режиссера записывает в тетрадку, пишет биографию образа, добросовестно читает подсобную литературу. Ищет правду. И не находит. Стоит режиссеру скомандовать: идите на сцену и играйте, как все тщательно отрепетированное напрочь исчезает. Музыканты в таких случаях говорят: колки не держат.

Но Лежнев надежды не терял, держал ее во время работы под особым присмотром, а после репетиции Ангелина Потаповна получала от него еще порцию наставлений на завтра. Уставшая от непрерывного напряжения, бежала она в гостиницу, плюхалась на постель и так, чтобы Красновидов слышал, вздыхала:

— Ах, как это здорово. Я впервые чувствую себя нужной.

Павел Савельевич Уфиркин рождал образ Большова драматически напряженным, глубоким, наделял его разнообразием таких красок, которыми не пользовался ни в одной другой роли. Он на работе выздоровел. Обрел дух и бодрость, к нему вернулась живость фантазии, юмор.

У Рогова с «Платоном» было сложнее. У него не хватало времени. Начался ремонт театра. Хозяйственные дела, звонки, приемы, производственные неурядицы — на студию не оставалось порой и часа.

Накануне отъезда на целину Ангелина Потаповна устроила Красновидову сцену:

— Ты не поедешь, Олег!

— Что за новости?

— Пока не поздно, одумайся.

— Поздно.

— Нет! Найди себе замену. «Искра» подождет, ты падаешь с ног.

— Там я на ноги встану.

— У тебя больная спина, что ты делаешь?

— Но и здесь она будет так же болеть.

— Нет! Там тряски, переезды, неудобные постели, если они вообще будут. Хочешь оставить меня здесь одну?!

— У тебя есть Устинья. Постарайся с нею подружиться поближе.

— Я вызову врача, и тебе запретят. Рогов, Буров, все, все, все должны понять, что ехать тебе туда — это самоубийство.

Спор продолжался бы, но вошел взъерошенный и злой, как сто чертей, Лежнев.

— Хотите новость? Ангелина, если боишься оглохнуть, выйди.

— Что еще?

Красновидов редко видел такого Лежнева.

— Олег, ты ясновидящий, ты телепат, скажи, что может быть неожиданней всего?

Красновидов, не находя слов, взволнованно смотрел на Лежнева.

— Не знаешь? Так слушай, дьявол дери, слушай и не падай в обморок. Ангелина, выйди!

— Егор, не надо столько предисловий, — попросил Красновидов.