Бесславные ублюдки, бешеные псы. Вселенная Квентина Тарантино - [78]

Против подхода к войне Терренса Малика у Тарантино тоже кое-что есть. Так, у Малика в фильме много разговоров, на что обращали внимание все критики (на это нельзя не обратить внимания в принципе), и эти разговоры иногда прерываются эффектными батальными сценами. Примерно в таком ключе Малик видит войну: банальность, изредка разбавляемая экшеном. Разве не то же самое мы видим в «Бесславных ублюдках» Тарантино, хотя и с другой установкой? Бесконечные диалоги и почти никакого действия. Все сцены, когда «ублюдки» дают о себе знать в бою, являются флешбэками и даже флешбэками во флешбэках. Так, когда единственный оставшийся в живых нацист рассказывает о своей встрече с отрядом Альдо Рейна Гитлеру, то говорит лишь о том, как шел допрос, а не о том, как такая ситуация вообще стала возможной, то есть непосредственно в бою «ублюдков» мы почти не наблюдаем. В этой же сцене флешбэка, когда происходит допрос пленных нацистов, нам вкратце рассказывают историю Хьюго Штиглица. Это один из трех случаев, когда «ублюдков» показывают в бою. Другая сцена, где есть перестрелка, которая, к слову, длится буквально две секунды, — это стычка «ублюдков» и пьяных немцев в кабаке. И третья экшен-сцена — это убийство Гитлера Жидом-медведем и Омаром Ульмаром. Всего три сцены на два с половиной часа хронометража. Одним словом, все это очень напоминает темп и структуру «Тонкой красной линии». Но если у Малика диалоги скорее вызывают скуку, то у Тарантино они увлекательны и даже более того — разговоры едва ли не более интересны, чем экшен, который в какой-то момент зритель просто перестает ждать, потому что слишком увлечен.

У «Бесславных ублюдков», казалось бы, нет ничего общего с пугающим реализмом «Бункера» Оливера Хиршбигеля, поставленного по мотивам книги Иоахима Феста «Падение. Гитлер и крах Третьего рейха». В фильме Хиршбигеля нет ни намеков на эксплуатацию темы Холокоста, ни боевых сцен. Это историческая производственная драма о том, как проходили последние дни верхушки Третьего рейха, засевшей в бункере. Несмотря на то что фильм считается одним из самых знаковых для истории кинематографа и входит в «1001 фильм, который надо посмотреть перед смертью»[302], а также имеет высокие оценки пользователей и лестные отзывы некоторых авторов, картину серьезно критиковали. Ключевым пунктом для нападок стало то, что Гитлер в картине изображен якобы слишком человечно: безумец, находящийся в страхе и панике. Некоторые авторы посчитали, что это гуманизирует образ Гитлера. Здесь, конечно, можно было бы спросить: какая для современной культуры вообще польза от демонизации фюрера? Но, к сожалению, это уведет нас слишком далеко от темы. Дело в том, что в таком измерении картина Хиршбигеля становится главным противоядием от nazploitation. Оказывается, нацисты не занимались паранаукой, не вступали в сговор с силами тьмы, не улетели на Луну и не были вампирами, зомби или киборгами, как думают некоторые. Поэтому, возможно, единственный пункт, в котором «Бесславные ублюдки» становятся менее радикальными по содержанию, чем другие фильмы о войне, а вернее о нацистах, — это репрезентация Гитлера. Как и в «Бункере», в «Бесславных ублюдках» речь идет о конце войны. Гитлер понимает, что Германию теснят, а дух солдат сломлен (в некоторой степени тому виной партизанская деятельность отряда Альдо Рейна) и в связи с этим также подвержен истерикам и паранойе. Однако у Тарантино он остается эксцентричным малопривлекательным безумцем: достаточно вспомнить хотя бы его реакцию на фильм «Гордость нации», как радостно он приветствовал каждую смерть врага.

Картина Атома Эгояна «Помнить» — один из наиболее интересных фильмов, посвященных Холокосту. И хотя действие происходит в наши дни, по большому счету посыл Эгояна — тот же самый, что и у Тарантино. Эгоян изображает евреев не столько жертвами, сколько людьми, все еще готовыми мстить тем нацистам, которые по каким-то причинам избежали наказания. Поскольку это проблемное и интеллектуальное кино, то оно не такое зрелищное (читай: клевое), как «Бесславные ублюдки». Но важно то, что тарантиновский тренд на отмщение евреев нацистам находит свое отражение если не в голливудском кино, то хотя бы в артхаусе. Как пишет социолог Джеффри Александер о культурной травме: «Культурная травма имеет место, когда члены некоего сообщества чувствуют, что их заставили пережить какое-либо ужасающее событие, которое оставляет неизгладимые следы в их групповом сознании, навсегда отпечатывается в их памяти и коренным и необратимым образом изменяет их будущую идентичность»[303]. Дело в том, что многим современным людям тяжело понять чужую историческую травму. И в то время как Эгоян намеренно напоминает зрителям своим фильмом «Помнить» про эту травму, Тарантино, кажется, понимает, что массовому зрителю тяжело прочувствовать и пережить что-то чужое. Поэтому режиссер не столько преследует терапевтическую функцию, сколько пытается помочь увидеть травму другими глазами. В то время как субъект травмы остается тем же, он превращается из жертвы в охотника. Потому что мотив мщения аудитория Тарантино понимает лучше всего — если эти люди так жестоко мстят другим людям, значит, последние «заслужили право на смерть», а первые — «свое право мстить». Делал ли так кто-нибудь еще?