Бесславные ублюдки, бешеные псы. Вселенная Квентина Тарантино - [71]

Лернер упоминает концепцию «паракинематографа», сформулированную в 1990-х западным киноведом Джеффри Сконсом[273]. Паракинематограф — все то, что обыкновенно считается «отбросами» кинокультуры, потребителями которой являются люди с отчетливо оппозиционными вкусами. Для такой аудитории «Грайндхаус» и впрямь мог показаться мейнстримом, эксплуатацией хорошо проверенного временем пласта паракинематографа. Правда, здесь возникают некоторые проблемы. Они касаются того, что концептуальный термин «паракинематограф» шире грайндхауса и включает в себя куда больше жанров и фильмов. Лернер довольно точно замечает слабое место в концепции Сконса. Когда Сконс противопоставляет паракинематограф артхаусу, то не замечает, что артхаус — это все еще актуальное кино, которое существует по сей день (или даже вневременное), в то время как паракинематограф всегда соотносится с прошлым (то, что Сконс приводит только исторические примеры, тому яркое подтверждение).

Отсюда вопрос: может ли конкретный фильм рассматриваться как пример паракинематографа в момент релиза? Или все-таки паракинематограф определяется ретроактивно (то есть фильм не может позиционироваться как таковой, пока целевая аудитория не признает или не присвоит его)? «Своим „Грайнд-хаусом“ Тарантино и Родригес предприняли попытку создать современный образец паракинематографа, но, возможно, они извлекли урок из того, что в кинотеатре грайндхаусу больше нет места»[274]. Прав Лернер, эссе которого вышло в 2010 году, или нет, но с тех пор появились фильмы «Мачете» (2010)[275], «Сумасшедшая езда» (2010), «Бомж с дробовиком» (2011), «Мачете убивает» (2013), «Зеленый ад» (2013), «31: праздник смерти» (2016), а до этого — «Черный динамит» (2009), «Стервозные штучки» (2009), «Адреналин: высокое напряжение» ((2009), вторая часть «Адреналина» куда более выдержана в стилистике грайндхауса, нежели первая). Некоторые из этих фильмов были в прокате, в том числе российском. Так что как стилистическое направление грайндхаус по крайней мере переживал подъем в 2009–2010 годах, хотя и соотносился с мейнстримом.

Интерпретируя «Автокатастрофу»

Итак, у меня есть две интерпретации «Доказательства смерти». Одна — более явная и скучная, другая — неочевидная и провокационная. Первая касается структуры фильма. Несложно обратить внимание, что повествование в этом кино, в отличие от почти всех других фильмов Тарантино, линейно. Но при этом нарратив «Доказательства смерти» как бы распадается на две части. Нам даже говорят, что действие второй части происходит через четырнадцать месяцев после событий первой. Не упомяни Тарантино этого, мы могли полагать, что серии можно расставлять в каком угодно порядке, и имели бы на то все основания. Ровно половина фильма посвящена одной компании девушек и их встрече с убийцей, вторая половина — другой компании и символическому наказанию убийцы. Рассуждать так, будто в первой части девушки представляют собой пустышек, как то делает Антон Долин, а во второй — серьезных женщин, которые знают свое дело, и потому первые заслуживают наказания, а вторые — нет и даже должны дать сдачи, — очень странно.

Фактически Тарантино делает два разных фильма, а точнее, две версии одного и того же сюжета. Грубо говоря, сначала он рассказывает историю про то, как волк съел Красную Шапочку, а затем как Красная Шапочка убила волка (сама, а не с помощью дровосеков). Таким образом, первая версия картины представляет собой оммаж классическому грайндхаусу, в котором еще была возможна сексуальная объективация женщин и в котором маньяк этих женщин мог жестоко убить. Как правило, маньяку за это воздавалось, но в данном случае мы просто имеем фильм с конкретным концом — счастливым или несчастливым, решать зрителю. Во второй серии женщины являются тем, чем стали в современном кино, — сильными, независимыми, способными постоять за себя. Иными словами, если в таких картинах, как «Триллер: очень жестокое кино» или «Я плюю на ваши могилы» женщина мстила обидчикам за унижение и надругательства, то во второй части «Доказательства смерти» каскадер Майк почти не успевает сделать девушкам ничего плохого. Это принципиальный момент. Как точно замечает критик Иван Денисов: «Финал картины становится иронической эпитафией „мужскому“ кино 70-х, гибнущему под напором „женских“, „семейных“ и „подростковых“ фильмов нулевых»[276].

Общепризнанно, что «Доказательство смерти» — дань уважения Рассу Мейеру, одному из пионеров сексплуатационного кинематографа, своеобразный оммаж культовому фильму «Мочи, мочи их, киска!». И когда Тарантино в одном из интервью задали вопрос, ориентировался ли он на Мейера, тот ответил: «Не вижу связи с моей картиной. Героини Расса Мейера — чудовища, безжалостные и циничные убийцы. А мои героини невинные. Они не ищут неприятностей и убивают маньяка лишь в порядке самозащиты»[277]. То, что Тарантино отрицает очевидный факт, лишь подтверждает точку зрения, что он не переснимает чужое, но берет и пытается сделать по-другому и лучше. В таком свете, конечно, никакой связи не будет. Однако режиссер высказывается некорректно. Во-первых, связь есть на уровне сексуальной объективации женщин; и если Мейер восхищался женскими формами, то Тарантино — ступнями. Во-вторых, героини (их, кстати, три, как и у Майера) во второй части «Доказательства смерти» отнюдь не невинны. Например, они могли бы не преследовать маньяка, если не ищут неприятностей, в то время как они помчались за ним, будучи уверенными, что окажутся сильнее его. А до этого они обманули продавца машины, сказав, что хотят ее протестировать, в то время как на самом деле собирались хорошо провести время. И разве «прокатиться на палубе» (то есть фактически на лобовом стекле) на высокой скорости — это не искать неприятностей?