Бесславные ублюдки, бешеные псы. Вселенная Квентина Тарантино - [40]
Итак, если для Хичкока главным является процесс нагнетания, повышения градуса, то для Тарантино — динамичный разговор, в который вклиниваются самые неожиданные и даже ненужные для основного сюжета темы. Таким образом, мы видим, как Тарантино, при том что он делает что-то якобы под Хичкока, на самом деле делает что-то строго противоположное Хичкоку — он создает свою историю на том же материале, но это принципиально другая история. Это же можно сказать про многих других режиссеров, у которых Тарантино что-то якобы позаимствовал. Все, что он делает, это не пастиш, но интерпретация.
Часть 2. Стратегии визуализации сценарных опытов Тарантино
Самый тарантиновский фильм не Квентина Тарантино («Настоящая любовь»)
— Я люблю тебя, Пампкин.
— Я люблю тебя, Хани Банни.
«Криминальное чтиво»
>«Когда ты устал от отношений, попробуй любовь»[166] — этим эпиграфом начинается один из последних вариантов сценария «Настоящей любви», по которому в итоге и был поставлен фильм. Текст писал Тарантино, снимал Тони Скотт. Возможно, эта фраза, которую Тарантино придумал сам, стала бы лучшим слоганом для фильма. Однако в итоге слоганом стало вот что: «Кража, обман, убийство. Кто сказал, что любовь умерла?» И хотя последний слоган точнее отражает содержание картины, первый отвечает основной задумке сценариста — написать историю любви. Обман, кража и убийство — всего лишь приложения.
Детройт. За стойкой бара «молодой хипстер», как написано в сценарии, Кларенс Уорли (Кристиан Слейтер). Рядом с ним блондинка, немного постарше, она явно к нему расположена. Он заговаривает с ней об Элвисе и в конце беседы приглашает на фильмы с «Сонни Чиба, лучшим актером в жанре восточных единоборств, — „Уличный боец“, „Возвращение уличного бойца“ и „Сестра уличного бойца“». Блондинка уточняет: ее приглашают на «фильмы про кунг-фу»? На что молодой человек отвечает отрицательно: «На три фильма про кунг-фу!» Разочарованная блондинка неловко отмечает, что это не ее «cup of tea». Титры. Кларенс сидит почти в пустом кинотеатре, открывается дверь, и в зал входит на этот раз молодая блондинка. Это, как мы вскоре узнаем, Алабама (Патрисиа Аркетт). Она садится сзади Кларенса, а потом пересаживается к нему, чтобы он мог рассказать ей, что уже произошло в фильме. Потом они идут в кафе «есть пирог» и обсуждать кино. Затем он приводит ее в магазин комиксов, где работает, а дальше они отправляются к нему. Позже той же ночью выясняется, что Алабама третий день работает «девочкой по вызову» («это не то же самое, что проститутка»), но влюбилась в Кларенса и хочет остаться с ним. На следующий день по-настоящему влюбленные женятся и делают себе татуировки с именами друг друга. Вскоре Кларенс (под влиянием Элвиса, который обычно является к нему в уборных и дает разные советы) отправляется к сутенеру Алабамы Дрекселу (Гари Олдмен), «чтобы забрать ее вещи». Кларенс убивает Дрек-села и его телохранителя и в спешке хватает чемодан, в котором, как выясняется позже, оказывается неразбавленный кокаин. Пара решает уехать в Голливуд, чтобы продать наркотики и начать новую жизнь. По пути они заезжают к отцу Кларенса Клиффу (Денис Хоппер), чтобы узнать, не разыскивает ли их полиция, так как Клифф раньше служил защитником правопорядка. После отъезда мистера и миссис Уорли к Клиффу наведываются гангстеры, потерявшие чемодан с наркотиками. Их босс, итальянец Винченцо Кокотти (Кристофер Уокен), допрашивает Клиффа, но последний намеренно изящно оскорбляет итальянцев, за что и погибает.
Кларенс и Алабама приезжают в Голливуд к другу Кларенса Дику (Майкл Рапапорт) и просят его помочь продать наркотики. Дик обращается к знакомому кинематографисту Бронсону Пинчоту (Эллиот Блитцер), и тот устраивает друзьям встречу с покупателем товара, продюсером Ли Доновицем (Сол Рубинек). Тем временем гангстеры приезжают в Голливуд, чтобы найти кокаин, и один из них (Джеймс Гандольфини) жестоко избивает Алабаму в гостинице «Сафари», но она его убивает. А пока Элиота ловят полицейские с кокаином, и он, чтобы очиститься, рассказывает детективам о предстоящей сделке. В момент встречи все действующие лица оказываются в одном помещении: Доновец со своими телохранителями, гангстеры, полицейские, Кларенс, Алабама, Дик и Элиот. Начинается перестрелка, в результате которой выживают только Кларенс, Алабама и Дик. Разными путями они убегают из гостиницы. Фильм заканчивается монологом Алабамы о том, как она счастлива, что Кларенс в тот раз остался жив. А пока на берегу моря Кларенс играет со своим сыном, которого зовут Элвис.
Авторы, всюду авторы
В упоминаемом варианте сценария «Настоящей любви» был не один эпиграф. Еще один — это высказывание «французских критиков» о Роджере Кормане, «короле фильмов категории B», через которого фактически прошли все таланты Нового Голливуда. Это уже знакомая нам цитата, но я ее воспроизведу и здесь: «Его фильмы — это отчаянный крик из сердца гротескной фастфуд-культуры»[167]. На самом деле в буквальном смысле это единственное, что осталось в этом варианте сценария от одной из главных задумок Тарантино — сделать кино об «авторе от кино». Как известно, ни один из эпиграфов в картине не сохранился, зато не в буквальном, но в метафизическом отношении первоначальный замысел уже снятого фильма оказался сохраненным. Это касается двух авторов — сценариста, вложившего в основу текста собственную теорию авторского кино, и режиссера, ставшего в итоге признанным автором
До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой.
Не так давно телевизионные сериалы в иерархии художественных ценностей занимали низшее положение: их просмотр был всего лишь способом убить время. Сегодня «качественное телевидение», совершив титанический скачок, стало значимым феноменом актуальной культуры. Современные сериалы – от ромкома до хоррора – создают собственное информационное поле и обрастают фанатской базой, которой может похвастать не всякая кинофраншиза. Самые любопытные продукты новейшего «малого экрана» анализирует философ и культуролог Александр Павлов, стремясь исследовать эстетические и социально-философские следствия «сериального взрыва» и понять, какие сериалы накрепко осядут в нашем сознании и повлияют на облик культуры в будущем. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Многие используют слово «культовый» в повседневном языке. Чаще всего этот термин можно встретить, когда речь идет о кинематографе. Однако далеко не всегда это понятие употребляется в соответствии с его правильным значением. Впрочем, о правильном значении понятия «культовый кинематограф» говорить трудно, и на самом деле очень сложно дать однозначный ответ на вопрос, что такое культовые фильмы. В этой книге предпринимается попытка ответить на вопрос, что же такое культовое кино – когда и как оно зародилось, как развивалось, каким было, каким стало и сохранилось ли вообще.
«…Итак, желаем нашему поэту не успеха, потому что в успехе мы не сомневаемся, а терпения, потому что классический род очень тяжелый и скучный. Смотря по роду и духу своих стихотворений, г. Эврипидин будет подписываться под ними разными именами, но с удержанием имени «Эврипидина», потому что, несмотря на всё разнообразие его таланта, главный его элемент есть драматический; а собственное его имя останется до времени тайною для нашей публики…».
Рецензия входит в ряд полемических выступлений Белинского в борьбе вокруг литературного наследия Лермонтова. Основным объектом критики являются здесь отзывы о Лермонтове О. И. Сенковского, который в «Библиотеке для чтения» неоднократно пытался принизить значение творчества Лермонтова и дискредитировать суждения о нем «Отечественных записок». Продолжением этой борьбы в статье «Русская литература в 1844 году» явилось высмеивание нового отзыва Сенковского, рецензии его на ч. IV «Стихотворений М. Лермонтова».
«О «Сельском чтении» нечего больше сказать, как только, что его первая книжка выходит уже четвертым изданием и что до сих пор напечатано семнадцать тысяч. Это теперь классическая книга для чтения простолюдинам. Странно только, что по примеру ее вышло много книг в этом роде, и не было ни одной, которая бы не была положительно дурна и нелепа…».
«Вот роман, единодушно препрославленный и превознесенный всеми нашими журналами, как будто бы это было величайшее художественное произведение, вторая «Илиада», второй «Фауст», нечто равное драмам Шекспира и романам Вальтера Скотта и Купера… С жадностию взялись мы за него и через великую силу успели добраться до отрадного слова «конец»…».
«…Всем, и читающим «Репертуар» и не читающим его, известно уже из одной программы этого странного, не литературного издания, что в нем печатаются только водвили, игранные на театрах обеих наших столиц, но ни особо и ни в каком повременном издании не напечатанные. Обязанные читать все, что ни печатается, даже «Репертуар русского театра», издаваемый г. Песоцким, мы развернули его, чтобы увидеть, какой новый водвиль написал г. Коровкин или какую новую драму «сочинил» г. Полевой, – и что же? – представьте себе наше изумление…».
«Имя Борнса досел? было неизв?стно въ нашей Литтератур?. Г. Козловъ первый знакомитъ Русскую публику съ симъ зам?чательнымъ поэтомъ. Прежде нежели скажемъ свое мн?ніе о семъ новомъ перевод? нашего П?вца, постараемся познакомить читателей нашихъ съ сельскимъ Поэтомъ Шотландіи, однимъ изъ т?хъ феноменовъ, которыхъ явленіе можно уподобишь молніи на вершинахъ пустынныхъ горъ…».