Бесславные ублюдки, бешеные псы. Вселенная Квентина Тарантино - [28]

О том, что Квентин Тарантино после опыта с «Бешеными псами» сильно озаботился, чтобы в «Криминальном чтиве» были женщины, говорит следующее. В каждой из трех новелл мы встречаем ровно три женщины: Труди, Джоди и миссис Миа Уоллес — в первой; мать Бутча (хотя этот флешбэк появляется до того, как вторая новелла начнется официально, никто не поспорит с тем, что миссис Кулидж — «героиня» именно этой части), Эсмеральда и Фабиан — во второй; Бонни, Ханни Банни и Ракель, дочь монстра Джо, — в третьей. И это при том, что, кажется, никакой необходимости появления на экране, например, дочери монстра Джо не было. Вероятно, для Тарантино была важна триадичность женских образов. При этом секс с женщинами в фильме в лучшем случае присутствует либо в разговорах, либо как то, что не произойдет. Джоди говорит, что пирсинг — для секса, ощущается определенное сексуальное напряжение между Миа и Винсентом, и мы не знаем, куда и зачем Уинстон Вульф везет дочь монстра Джо. Собственно, «почти секс» между мужчиной и женщиной, который, как мы знаем, точно произошел, предвкушается только в новелле «Золотые часы». Видимо, единственные относительно взрослые мужские персонажи в фильме — это мистер Вульф, мистер Уоллес, и, видимо, все.

Воплощение постмодерна

Культурсоциолог Джеффри Александер, рассуждая о том, как интеллектуалы интерпретируют время, в которое мы живем, заметил: «Объяснение и изменение мира просто невозможно так просто отделить друг от друга. Если мир как таковой основан на коллективных интерпретациях, то его изменение всегда в значительной степени подразумевает изменение этих интерпретаций»[114]. Если применить это высказывание в отношении Тарантино, можно сказать прямо: он изменил мир. В некотором роде не сам. До него термин «постмодерн» был в ходу у социальных теоретиков, культурологов и философов. И когда режиссер сделал что-то такое, что было сложно понять и уж тем более объяснить, критики и аналитики не нашли ничего лучше, чем найти удобный и тогда модный язык описания для этого фильма и в целом феномена Тарантино. Поэтому «Криминальное чтиво» поголовно все стали описывать как продукт «эпохи постмодерна». Однако кино оказалось настолько влиятельным для культуры того времени, что оно фактически стало синонимом термина, его непосредственным воплощением. И тогда мир изменился. Поэтому отказаться от этого языка описания и заявить, что «Криминальное чтиво» — это не постмодерн, просто невозможно. Вместе с тем мы должны понимать, что это всего лишь коллективная интерпретация. И поскольку сегодня постмодерн как язык описания эпохи не так популярен, разумеется, возможны иные интерпретации, не менее убедительные. Как, скажем, упоминаемая ранее интерпретация Эдварда Галлафента, который оказался одним из немногих, кто попытался вписать Тарантино в традицию модернизма.

Галлафент утверждает, что то, что Тарантино часто нарушает хронологический порядок своих нарративов, является одним из самых убедительных аргументов в пользу того, что режиссера можно считать модернистом. Галлафент даже цитирует знаменитое высказывание Жана-Поля Сартра об Уильяме Фолкнере, что тот не был первым, кто придумал упорядоченный сюжет, чтобы впоследствии перетасовать его как колоду карт, потому что не мог сказать это как-то иначе[115]. Вместе с тем заявления Галлафента остаются заявлениями: модернизм Тарантино он обсуждает лишь в первой главе своей книги. И все же Галлафент хотя бы не прибегает к устаревшим клише, чтобы сказать что-то о ссылках, популярной культуре и прочем в этом духе. Он строго ограничивает свой анализ несколькими темами и неуклонно им следует. Это любопытный эксперимент и в каком-то смысле свежий подход, но он является весьма ограниченным.

Таким образом, мы понимаем, что атемпоральный нарратив может считаться не только постмодернистским трюком, но и доброй традицией модернизма. Однако чаще всего о Тарантино говорят как о постмодернисте. И это не страшно. Едва ли вы встретите текст о Квентине Тарантино, в котором не фигурировало бы слово «постмодерн» и все производные от него. Если вы откроете книгу Рональда Бергена «Кино: путеводитель по жанрам», то обнаружите, что жанр «Криминального чтива» — это ни много ни мало постмодернизм[116]. Откровенно говоря, как жанр кино постмодернизм не так уж и популярен. Все-таки все фильмы, которые называют постмодернистскими, имеют какое-то жанровое своеобразие. Впрочем, придумать для «Криминального чтива» целый жанр, пускай и из сложного социально-культурного и философского понятия, — красивый ход. Ведь «Криминальное чтиво» этого достойно. Во всяком случае это лучше, чем придумывать что-то новое или использовать старые ярлыки, которые ни при каком раскладе нельзя применить к «Криминальному чтиву», как это делают в книге «Кино. Всемирная энциклопедия», когда называют фильм… «голливудской драмой»[117]. Впрочем, наряду с Тарантино Берген упоминает имена других «постмодернистов»: это Вуди Аллен, Дэвид Кроненберг, братья Коэны, Люк Бессон и Том Тыквер. Отдельного упоминания удостоился Дэвид Линч с его «Синим бархатом». Постмодернистскими же фильмы Тарантино делает то, что они «полны цитат из телешоу, популярной музыки, фильмов категории В и светской хроники». Все как обычно. Кристофер Воглер, автор книги «Путешествие писателя. Мифологические структуры в литературе и кино», предназначенной для молодых людей, желающих научиться писать (простите, но, если что, я не уверен, что эта книга им поможет), обращает отдельное внимание на «Криминальное чтиво». Воглер называет кино «зеркалом постмодернизма». Автор рассуждает: «Молодежь привыкла к тому, что сюжеты, эпохи и жанры сменяют друг друга с умопомрачительной скоростью. Благодаря телевидению, в архивах которого сосуществуют различные эпохи, дети постмодернистской эры варятся в собственном соку»