Бесконечная история - [162]

Карл смотрел на него, стискивая подлокотники кресла. В кабинете они были вдвоем. Выглядел Алва вполне здоровым, разве что казался бледнее обычного.

— Я понимаю, что вы хотите наказать меня. Но зачем вы наказываете Талиг?

Алва отошел к окну, в задумчивости коснулся рукой рамы. Этот кабинет долгое время занимал он сам.

— Вы ошибаетесь, Ваше Величество. Мне не за что вас наказывать, и, возникни у меня такое желание, я действовал бы иными методами. Валентин Придд будет прекрасным Первым маршалом.

— Но не таким, как вы.

— Полагаю, что гораздо лучше меня. Валентин не имеет обыкновения пускать что-то на самотек. К тому же я не молодею.

— Вам до сих пор не дашь и сорока, — сказал Карл банальность, которую часто повторяли в свете.

Алва и впрямь почти не менялся с годами. Немного похудел, да появились морщинки возле глаз. В черных волосах до сих пор не было и признака седины.

— Может быть, — ответил Алва, — но мне давно не сорок. Есть вероятность, что в ближайшие годы мое здоровье резко ухудшится.

— Я не понимаю. Лекарь вам это сказал?

— Нет, не лекарь.

Он так и стоял спиной, смотрел в окно. Что такого интересного он видел там, если не желал обернуться?

Карл поднялся с кресла, нервно прошелся по кабинету.

— Я ведь говорил вам еще месяц назад, что граф Валмон может вернуться. Если этого недостаточно, я готов извиниться — письменно или устно, как ему и вам будет угодно. Я был неправ, и я… Мне не хватает его. Не хватает больше, чем я мог себе представить. — Карл вдруг остановился. — Родному сыну вы бы простили, — сказал он с горечью, — сыну, но не мне.

— Что заставляет вас думать, будто я не считаю вас сыном?

Таким тоном только окна морозить до инеистых узоров или вызывать на дуэль.

— То, что вы даже не смотрите на меня, — сказал Карл тихо.

— А если посмотрю, станет легче? Mi hijo, eres tonto.

Карл невольно улыбнулся. Да, papi, я глупец, в этом ты прав.

— Карлито, ты зря сокрушаешься о кровном родстве со мной. Кровь моя проклята. И не усмехайся, hijo. Что ты думаешь о кэналлийской суеверности, я помню прекрасно. Ни своих знаний, ни своих воззрений я тебе никогда не навязывал. Но теперь вижу, что не навязывал зря.

— Так объясни, papi!

— Тогда присядьте, Ваше Величество. Все, что вам нужно понять сейчас: я кровью клялся защищать эту страну, и моя отставка от этой клятвы меня не освободит. Но я могу надолго слечь или исчезнуть, а Первый маршал должен быть дееспособен и не занят другими проблемами. Придд давно должен был занять эту должность.

— Исчезнуть?

— Однажды я уже пропадал, Ваше Величество. Вы этого не помните, но тогда меня не было несколько месяцев. Подобное может произойти снова. И в таком случае вам не нужно меня искать.

— Вы шутите?

— Нет. Если я вдруг пропаду, поиски будут бессмысленными.

— Если буду искать я, — сказал Карл. — А если граф Валмон? Он ведь знает, где придется искать?

Синий взгляд сделался до странности задумчивым.

— Да, — сказал Алва. — Марсель знает.

— Он не вернется?

— Не сейчас. Политическая обстановка в Багряных землях меня тревожит со времен Гайифской войны, но влиять на нее с помощью своих родичей мне удается не в полной мере. Марсель это может сделать изнутри.

— Вы все умудряетесь обернуть в свою пользу.

Алва едва заметно усмехнулся.

— Не я, — сказал он.

— Papi, ты ведь хочешь, чтобы он вернулся. Тебе его не хватает.

— Я это переживу.

Какой сухой тон. Интересно, что подумал бы граф Валмон, если бы услышал? Или он-то как раз не подумал бы ничего? Слишком долго эти двое были вместе, чтобы теперь граф Валмон удивлялся интонациям и не то наигранному, не то подлинному равнодушию.

— Послушай, hijo. — Теплая рука легла Карлу на плечо. — Я плохо умею показывать свою любовь. Но я люблю вас всех четверых так, как если бы вы были моими родными детьми. Ты можешь разочаровываться во мне, можешь меня ненавидеть, но не сомневайся в том, что я тебя люблю.

Холод пробрал Карла от этих слов. Небо должно было упасть на землю, чтобы папа Росио произнес слово «люблю». Или небо и впрямь упало, просто Карл этого не заметил?

* * *

Марсель вбежал по широкой светлой лестнице, пересек коридор, толкнул тяжелые двери. Порыв ветра взметнул белые занавеси на высоких окнах.

В его покоях кто-то был. Одетый по-морисски черноволосый человек дремал, откинувшись на спинку дивана. Против света черт лица было не разобрать, зато хорошо было видно узкую длиннопалую кисть, покоившуюся на белом подлокотнике. Невозможно было спутать эту руку с какой-то другой.

Марсель подошел и, опустившись на ковер перед диваном, осторожно накрыл пальцы гостя своей ладонью.

Утекали мгновения.

За те два года, что они не виделись, Рокэ, казалось, похудел. Марсель не мог отвести от него взгляда.

Письмами они обменивались регулярно, и неожиданный приезд Рокэ, о котором он не сообщал в переписке, мог означать очень многое — или не значить ничего. Багряноземельская политика — вечный танец между «звездами» — заполнял теперь все дни и все мысли Марселя, но сейчас он вдруг почувствовал, насколько пустыми были эти два последних года.

Глупо лгать себе, особенно когда тебе уже не двадцать, и даже не тридцать. Рокэ ему и впрямь не хватало. Не писем, не рассуждений о мистике и политических интриг — во все это они могли играть, и находясь на разных континентах. Не хватало ему руки, которой можно коснуться, и голоса, который можно услышать, лица, в которое можно взглянуть.