Беседы об искусстве - [79]
Зодчий уравновешивает и вытягивает линии, придает им горделивость движений, которые уносят их дальше к горизонту: верные сфинксы, висячие лианы, гирлянды – вехи на пути наших мыслей, опыты, предвестия со стороны дарованного нам творения.
Архитектурная система Средневековья та же, что и у античности: побудительная сила одинакова тут и там – это многоликая, вечно подвижная и полная жизни Венера.
Архитектура состоит в подчинении деталей и целого образующей контур линии.
Основные черты в романском стиле те же, что и в остальных. Формы внешне различаются, гармонируют меж собой в производимых эффектах. Эффект объединяет всю массу французских стилей в единое целое.
Потоки масс должны встретить сюжет, а также впитать его. План кончается не потому, что кончился сюжет, но потому, что масса кончила свое движение. Если это движение не получило полного развития, скульптура не закончена. (Я говорю об истинной законченности, что гораздо важнее, чем тщательная отделка рук, ног, голов и т. д.)
Движение продолжается, когда статуя сказала то, что хотела сказать. Но она не единственная, кто говорит, – ей вторят аксессуары. Надо, чтобы план перелился через край скульптуры, чтобы цоколь и аксессуары были продолжены в том же движении.
Декор, драпировки или просто необработанный камень запускаются в движение, которое дополняет главную фигуру. Таким образом, главная фигура сплачивается с ними, так как издали сюжет не важен: важны только массы. Конечно, ведь прежде, чем различить на фронтоне форму этой женщины, надо, чтобы я заинтересовался массой камня, чтобы увидел, как она архитектурна, как выделяется из набора других масс и как сочетается с ними.
Затем я пытаюсь анализировать целое и детали.
Вы ищете в скульптуре, хороша или дурна форма и каков сюжет. Вы ошибаетесь.
Главное правило: важнее всего хорошо сгруппировать массу. Именно в этом я обнаруживаю стиль, именно по этому можно судить, сработано произведение искусным или неумелым скульптором. На фронтоне сразу видно, хорошо ли уравновешены фигуры.
Равновесие не всегда требует, чтобы основная масса была посредине: она может находиться сбоку и уравновешиваться всем архитектурным ансамблем. Такова скульптура XVIII века, как раз это и придает ей легкость (фронтон площади Согласия, Почетного Легиона, барельефы на окнах). Скульпторы того времени не обременяли себя также сюжетом – времена года, женские фигуры, драпированные или нагие, с детьми или без, – сюжет XVIII веку не важен. Его упрекали как раз за это пренебрежение сюжетом, от чего мы сами избавились, выдумывая истории и доказывая таким образом, что потеряли чувство скульптуры и архитектуры. Наши предки, добрые люди, не были «мыслителями»: они изъяснялись попросту, красивыми массами, и наши ребусы им были ни к чему.
Навершия окон по фасаду Министерства юстиции не выражают ничего, кроме этого приятного распределения выпуклостей, то выступающих, то утопающих, появляющихся и исчезающих, не имея другой цели, кроме как придать полноту и дыхание скульптуре, которая так хорошо выглядит на голой стене.
Наша эпоха, отрекаясь от законов архитектуры, решила, что эффектов можно потребовать у идей. Пагубная революция! На этом пути нечего искать. Мы начинаем оправляться от этого – довольно поздно.
Подведу итог: именно освещение упорядочивает архитектуру, а не «рациональность» – варварское выражение. Рисунок чистый, правильный, «гладкий» на манер Энгра, в котором нет дрожи, трепета, не учитывает плана; он худосочный, жесткий, убогий.
Музей Трокадеро. – Какую поразительную красоту хранят эти варварские романские барельефы! Это потому, что их основа – античный план; недостатки форм – ничто против красоты стиля.
Когда я был молод, я находил все это ужасным. Это потому, что я был близорук, невежествен, как и все. Позже я увидел, во что превратили мое время, и понял, кто на самом деле варвары.
В эпоху романского стиля, когда люди забавлялись химерами на капителях, а архитектура, подобно закону Божьему, господствовала над толпой и, согласно симметрии, распределяла награду и наказание, истина запечатлевалась на фронтоне храма. Это ужасное повеление Судьбы, в чьей власти рождение и смерть и которой повинуется Сам Бог – этот Бог с грандиозного тимпана, этот Судия, окруженный Своим ассирийским львом, ангелом в складчатой тунике и ревущим тельцом…
Конечно, византийское искусство имеет связь с Индией, Китаем. Романский стиль несет на себе их печать.
Ни в романском стиле, ни в готике XIII века нет чернот, кроме как на силовых линиях, на драпировках. Зато с каким толком распределены эти немногочисленные черноты!
В первом ренессансном стиле имеется изобилие мелких украшений – ненужных, как пытались нас убедить. Это щедрость богатого сердца, которое не скупится. Чтобы выразить себя, оно выбирает не мрамор или золото, а удовлетворяется простым камнем, до самых сводов покрывая его пышными узорами. Искусство на своей заре не нуждается в богатстве. Рядом с флорентийской капеллой Микеланджело кардинальская капелла меркнет.
Лишь когда уязвленная душа начинает страдать с приближением вечера, она пускает в ход дорогие материалы. Таков второй Ренессанс.
Современная японская культура обогатила языки мира понятиями «каваии» и «кавайный» («милый», «прелестный», «хорошенький», «славный», «маленький»). Как убедятся читатели этой книги, Япония просто помешана на всем милом, маленьком, трогательном, беззащитном. Инухико Ёмота рассматривает феномен каваии и эволюцию этого слова начиная со средневековых текстов и заканчивая современными практиками: фанатичное увлечение мангой и анимэ, косплей и коллекционирование сувениров, поклонение идол-группам и «мимимизация» повседневного общения находят здесь теоретическое обоснование.
«Палли-палли» переводится с корейского как «Быстро-быстро» или «Давай-давай!», «Поторапливайся!», «Не тормози!», «Come on!». Жители Южной Кореи не только самые активные охотники за трендами, при этом они еще умеют по-настоящему наслаждаться жизнью: получая удовольствие от еды, восхищаясь красотой и… относясь ко всему с иронией. И еще Корея находится в топе стран с самой высокой продолжительностью жизни. Одним словом, у этих ребят, полных бодрости духа и поразительных традиций, есть чему поучиться. Психолог Лилия Илюшина, которая прожила в Южной Корее не один год, не только описывает особенности корейского характера, но и предлагает читателю использовать полезный опыт на практике.
Данное интересное обсуждение развивается экстатически. Начав с проблемы кризиса славистики, дискуссия плавно спланировала на обсуждение академического дискурса в гуманитарном знании, затем перебросилась к сюжету о Судьбах России и окончилась темой почтения к предкам (этакий неожиданный китайский конец, видимо, — провидческое будущее русского вопроса). Кажется, что связанность замещена пафосом, особенно явным в репликах А. Иванова. Однако, в развитии обсуждения есть своя собственная экстатическая когерентность, которую интересно выявить.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
В книге собраны беседы с поэтами из России и Восточной Европы (Беларусь, Литва, Польша, Украина), работающими в Нью-Йорке и на его литературной орбите, о диаспоре, эмиграции и ее «волнах», родном и неродном языках, архитектуре и урбанизме, пересечении географических, политических и семиотических границ, точках отталкивания и притяжения между разными поколениями литературных диаспор конца XX – начала XXI в. «Общим местом» бесед служит Нью-Йорк, его городской, литературный и мифологический ландшафт, рассматриваемый сквозь призму языка и поэтических традиций и сопоставляемый с другими центрами русской и восточноевропейской культур в диаспоре и в метрополии.
Книга известного советского режиссера, лауреата Ленинской премии, народного артиста СССР Б.А.Покровского рассказывает об эстетике современного оперного спектакля, о способности к восприятию оперы, о том, что оперу надо уметь не только слушать, но и смотреть.
Джек Керуак дал голос целому поколению в литературе, за свою короткую жизнь успел написать около 20 книг прозы и поэзии и стать самым известным и противоречивым автором своего времени. Одни клеймили его как ниспровергателя устоев, другие считали классиком современной культуры, но по его книгам учились писать все битники и хипстеры – писать не что знаешь, а что видишь, свято веря, что мир сам раскроет свою природу. Именно роман «В дороге» принес Керуаку всемирную славу и стал классикой американской литературы.
Один из лучших психологических романов Франсуазы Саган. Его основные темы – любовь, самопожертвование, эгоизм – характерны для творчества писательницы в целом.Героиня романа Натали жертвует всем ради любви, но способен ли ее избранник оценить этот порыв?.. Ведь влюбленные живут по своим законам. И подчас совершают ошибки, зная, что за них придется платить. Противостоять любви никто не может, а если и пытается, то обрекает себя на тяжкие муки.
Сергей Довлатов — один из самых популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы, записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Удивительно смешная и одновременно пронзительно-печальная проза Довлатова давно стала классикой и роднит писателя с такими мастерами трагикомической прозы, как А. Чехов, Тэффи, А. Аверченко, М. Зощенко. Настоящее издание включает в себя ранние и поздние произведения, рассказы разных лет, сентиментальный детектив и тексты из задуманных, но так и не осуществленных книг.
Роман знаменитого японского писателя Юкио Мисимы (1925–1970) «Исповедь маски», прославивший двадцатичетырехлетнего автора и принесший ему мировую известность, во многом автобиографичен. Ключевая тема этого знаменитого произведения – тема смерти, в которой герой повествования видит «подлинную цель жизни». Мисима скрупулезно исследует собственное душевное устройство, добираясь до самой сути своего «я»… Перевод с японского Г. Чхартишвили (Б. Акунина).