Беседы о литературе: Восток - [34]

Повторяю и подчеркиваю, потому что это вопрос чрезвычайно важный: одиночество, о котором в большинстве своем говорят поэты, о котором иногда мечтаем мы, потому что мы устали от проблем, потому что мы устали от жизни вокруг нас, – одиночество, являющееся уходом от реальности, бегством из жизни, ничего общего не имеет с тем способом жить, о котором говорит Рильке, с тем способом жить, о котором говорит автор «Откровенных рассказов странника», о котором говорят отцу Валентину Свенцицкому его собеседники на горах Кавказа, с тем одиночеством, о котором размышляет в своих книгах старец Силуан. И странник в своих «Откровенных рассказах», и кавказские монахи из книги Свенцицкого, и отец Софроний, и преподобный Силуан – все они открыты людям. Открыт людям и герой «Часослова», открыт людям и сам Райнер Мария Рильке. Его одиночество – это не бегство, его одиночество – это отказ от игры по правилам, отказ от жизни в мире, в котором человек боится лишнее сказать, боится быть самим собой, отказ от той жизни, в которой мы должны играть роль, казаться, а не быть. Странник не хочет казаться. Он таков, каков он есть, и это делает его удивительно открытым.

Рильке, такой незаметный, такой тихий, такой не похожий на поэта человек, тоже считает необходимым быть, а не казаться. И поэтому он пишет иногда вещи, создает тексты, которые шокируют читателя, которые кажутся лишними. Но это нечто абсолютно необходимое для того, чтобы быть, а не казаться. Это нечто абсолютно необходимое для того, чтобы в тишине своей жизни и своего пути среди близких и дорогих людей раскрыться полностью, раскрыться для того, чтобы и другие раскрылись. Книги Рильке, в том числе и «Письма к молодому поэту», и «Часослов», имеют особый привкус; они действительно помогают их читателю раскрыться.

Этой же особенностью обладают и «Откровенные рассказы странника», и книга Свенцицкого «Граждане неба», и письма отца Софрония, которые теперь изданы уже почти все. Человек становится перед Богом, человек чувствует «веяние тихого ветра» каждое мгновение своей жизни и, просто, смиренно и тихо рассказывая об этом – рассказывая только по той причине, что не может не говорить, – помогает раскрыться и другим людям, своим читателям, которых становится всё больше.

Мне представляется, что у нас есть все основания говорить о том, что Райнер Мария Рильке – это поэт, переживший огромное влияние религиозности того типа, который представлен в «Откровенных рассказах странника» и о котором он не всегда вразумительно, но очень глубоко сумел рассказать в своем «Часослове».

Рильке выступал за подлинность бытия, против всякой унификации. Он писал: «Из Америки к нам вторгаются пустые равнодушные вещи, вещи-призраки, суррогаты жизни». Один мой знакомый еще в застойные годы, будучи в Америке, видел игрушку: Распятие и внизу надпись «Сделай сам». И, приехав домой, сказал, что такие игрушки даже в коммунистической России невозможны. Как бы это связать?

Я думаю, всем слушателям известно, что и в Америке очень много того, о чем с полным неприятием говорят и писатели, и поэты, и простые люди. Америка – это тоже не рай земной. Одни игрушки можно было купить в Америке (кстати говоря, сегодня Америка совсем другая, чем она была двадцать лет тому назад), другие игрушки можно было купить у нас, и они, надо сказать, были не менее страшными. Что же касается той цитаты из Рильке, которую Вы привели, то, действительно, это одна из главных его и наиболее важных для него мыслей: быть самим собой, не поддаваться унификации, не поддаваться тому, что потом культурологи назовут массовой культурой. Ведь массовая культура была и есть не только в Америке.

За двадцать лет ведь только моды могут смениться, а души не меняются…

Если уж говорить о душах, которые, конечно же, меняются, которые, конечно же, растут, то в той самой книге – «Письма к молодому поэту» Рильке очень много говорит именно об этом: о том, как должна расти душа.

«Каждое впечатление, каждый зародыш чувства должен созреть до конца в себе самом, во тьме, в невысказанности, в подсознании, в той области, которая для нашего разума недостижима. И нужно смиренно и терпеливо дождаться часа, когда тебя осенит новая ясность: только это и значит – жить, как должен художник: всё равно, в творчестве или в понимании». И дальше. «Быть художником – это значит отказаться от расчета и счета, расти, как дерево, которое не торопит своих соков и встречает вешние бури без волнений, без страха, что за ними вслед не наступит лето. Оно придет. Но придет лишь для терпеливых, которые живут так, словно впереди у них вечность, так беззаботно-тихо и широко. Я учусь этому ежедневно, учусь в страданиях, которым я благодарен: терпение – это всё!»

Вот, наверное, один из самых важных, один из самых глубоких текстов Рильке о том, чтó он называет словом «одиночество». Но напоминаю, что одиночество, о котором говорит поэт, ничего общего не имеет с той проблемой одиночества, брошенности человека в мире, противопоставленности его обществу, о которой мы очень часто говорим теперь и с которой мы стараемся бороться, как только можем. Потому что есть одиночество, которое бросает человека в чужой, враждебный мир и делает его несчастным, беспомощным, брошенным и разрушенным. А есть другое состояние: то, что делает человека похожим на дерево, которое всё время растет и в конце концов приносит свои плоды.