Беседы о литературе: Восток - [142]

Можно только по стилю и языку отличить то, о чем пишет Толстой, от того, о чем пишет газета «Московские новости». И к этому еще надо прибавить одно событие: февраль 1944 года, депортацию чеченцев с Кавказа, так называемую операцию «Чечевица». Тогда, при Николае I, геноцид, теперь геноцид, в 1944-м депортация. Почему же не кончается эта война? Со времен «Казаков» Толстого и любви Лукашки и Марьяны, я думаю, что прежде всего причина тут – наше «окамененное нечувствие», за которое мы каемся в молитве. Махкеты, Гехи, Ведено, Хасав-юрт – это всё селения, о которых говорит Лев Толстой в «Хаджи-Мурате». Теперь мы все знаем эти названия, но совсем не из повести Льва Толстого, а из «Новостей». Почему же вот уже полтораста лет и даже более длится эта война?

Я открываю другое место толстовской повести. Ранен русский солдат, Петруха Авдеев.

«Когда товарищи подошли к нему, он лежал кверху спиной, держа обеими руками рану в животе, и равномерно покачивался. <…>

– Не больно, а идти не дает. Винца бы, ваше благородие.

Водка, то есть спирт, который пили солдаты на Кавказе, нашелся, и Панов, строго нахмурившись, поднес Авдееву крышку спирта. Авдеев начал пить, но тотчас же отстранил крышку рукой.

– Не примает душа, – сказал он».

Тут подъезжает полковник, Воронцов, и, с трудом сдерживая улыбку радости, сообщает Полторацкому, что сейчас к ним выйдет Хаджи-Мурат, который решил сдаваться. Петруха Авдеев держится руками за раненый живот, а князь Воронцов, с трудом сдерживая улыбку радости, сообщает военным новость.

Петруху привезли в госпиталь. Глаза его направлены на пришедших его навестить Панова и Серёгина, но он не видит их, а видит что-то другое, очень удивлявшее его.

«– Ты, Петра, чего домой приказать не хочешь ли? – сказал Панов.

Авдеев не отвечал, хотя и смотрел в лицо Панову.

– Я говорю, домой приказать не хочешь ли чего? – опять спросил Панов, трогая его за холодную ширококостую руку.

Авдеев как будто очнулся. <…>

– Серёгин, – с трудом переводя глаза на Серёгина, сказал Авдеев, – напишешь?.. Так вот отпиши: “Сын, мол, ваш Петруха долго жить приказал”. Завиствовал брату. Я тебе нонче сказывал. А теперь, значит, сам рад. Не замай живет. Дай Бог ему, я рад. Так и пропиши».

И умирает Петруха. Дальше Толстой описывает его семью: сидит старуха мать и пишет своему сыну на Кавказ.

«В письме Петрухиной матери было писано, во-первых, благословение, во-вторых, поклоны всех, известие о смерти крестного и под конец известие о том, что Аксинья (жена Петра) “не захотела с нами жить и пошла в люди. Слышно, что живет хорошо и честно”. Упоминалось о гостинце, рубле и прибавлялось то, что уже прямо от себя, и слово в слово, пригорюнившаяся старуха, со слезами на глазах, велела написать дьяку: “А еще, милое мое дитятко, голубок ты мой Петрушенька, выплакала я свои глазушки, о тебе сокрушаючись. Солнушко мое ненаглядное, на кого ты меня оставил…” На этом месте старуха завыла, заплакала и сказала: “Так и будет”. Так и осталось в письме, но Петрухе не суждено было получить ни этой вести о том, что жена его ушла из дома, ни рубля, ни последних слов матери. Письмо это и деньги вернулись назад с известием, что Петруха убит на войне, “защищая царя, отечество и веру православную”».

Так написал военный писарь. А в реляции, посланной в Тифлис, смерть Авдеева описывалась следующим образом: «23 ноября две роты Куринского полка выступили из крепости для рубки леса. В середине дня значительное скопище горцев внезапно атаковало рубщиков. Цепь начала отступать, и в это время вторая рота ударила в штыки и опрокинула горцев. В деле легко ранены два рядовых и убит один. Горцы же потеряли около ста человек убитыми и ранеными».

Как похожа эта реляция, датированная 1851 годом, на то, чтó мы слышим теперь в официальных сообщениях командования федеральных войск! Но только теперь уже гибнут внуки правнуков – повторяю, не внуки, не правнуки, а внуки правнуков Петрухи Авдеева и внуки правнуков того самого Садо, у которого ночевал в Махкетах Хаджи-Мурат. А война всё идет и идет. Обесценивание жизни – вот что мы видим перед собой. Ситуация, в которой смерть касается нас только тогда, когда умирает кто-то из самых близких. Постыдное равнодушие к злу, нежелание наше «побеждать зло добром» – вот где причина этой всё не кончающейся уже второе столетие войны. Но нельзя же воевать полтораста лет подряд. И я возвращу вас к прологу толстовской повести, к прологу «Хаджи-Мурата».

Толстой рассказывает, как он или воображаемый автор повести возвращается домой полями. «Была самая середина лета. Луга убрали и только что собирались косить рожь».

И вот он пытался сорвать репей, чтобы вставить его в букет, который собрал. «…Чудный малиновый, в полном цвету, репей того сорта, который у нас называется “татарином”». Очень трудно было его сорвать – настолько крепок был стебель. «Мало того что стебель кололся со всех сторон, даже через платок, которым я завернул руку, – он был так страшно крепок, что я бился с ним минут пять, по одному разрывая волокна. Когда я, наконец, оторвал цветок, стебель уже был весь в лохмотьях, да и цветок уже не казался так свеж и красив».