Берлинская жара - [33]

Майер вытянулся и с чувством произнес:

— Я был на фронте, горел в танке, я знаю, что такое верность. Вы можете на меня полностью рассчитывать, штандартенфюрер.

— Посмотрим. — Шелленберг не взглянул на него и не замедлил шага. Продолжая говорить, он достал из кармана и вложил в протянутую руку искалеченного нищего в полевой куртке с зелеными петлицами пехоты пару рейхсмарок. — Давайте завтра пообедаем где-нибудь по соседству с Беркаерштрассе, в час пополудни, я сообщу вам место. Там и обсудим детали нашей дальнейшей работы без посторонних ушей. А пока нас уже дожидается Эбель со своими непостижимыми озарениями. Спрашивайте у него все, что считаете нужным спросить. Вам надо разбираться в том, что они говорят, наши великие соотечественники. — Он коротко вздохнул. — Хотя это почти невозможно без специальной подготовки.

Сутулый, седовласый, с красными брылями над засыпанными перхотью лацканами потасканного пиджака, доктор Эбель резво вскочил навстречу Шелленбергу.

— Господин Кёрбель, как я рад познакомиться с вами. — Он схватил Шелленберга за руку, и тот с неудовольствием отметил, что ладони у доктора влажные. — Вы не представляете, как я благодарен вам за жену, как много вы для меня сделали. Это такое недоразумение, такое недоразумение.

— Что недоразумение? — неожиданно резко спросил Шелленберг, отняв руку с острым желанием сейчас же вымыть ее. — То, что мать вашей жены еврейка? Это недоразумение? Или что вы побежали в районное гестапо, а не к Шпаану, который уполномочен реагировать на такие истории?

Эбель остолбенел:

— Понимаете, я… я растерялся… я никогда бы… никогда…

— Да ладно, пустяки, дорогой доктор, — мгновенно изменив тон, мягко перебил его Шелленберг и обезоруживающе улыбнулся. — К сожалению, у меня мало времени, поэтому прошу всех сосредоточиться. Вас, Шпаан. Вас, Майер. А вас, Эбель, в свою очередь, хочу уведомить, что отныне наше с вами сотрудничество, вероятно, станет более, м-м… разносторонним. Вы же понимаете, ваша задача — выковать меч Зигфрида для германского народа, а наша — обеспечить безопасность, comfort (прошу простить мой английский) и главное — способствовать по мере сил технологическому преимуществу германской науки перед общим врагом. Придется помочь нашему общему делу.

Лоб Эбеля покрыла испарина.

— Конечно, господин Кёрбель, как же… всегда… для вас…

— Вот и хорошо. Здесь штурмбаннфюрер Майер. Надеюсь, вы поладите. — Шелленберг бросил взгляд на часы. — У вас есть вопросы, штурмбаннфюрер?

— Есть. — Майер подался вперед, уперев локти в расставленные колени. — Скажите, господин Эберт, почему все-таки вы считаете, что использование тяжелой воды — тупиковый путь? Ведь тяжелая вода является отличным замедлителем нейтронов.

— Вы совершенно правы, тяжелая вода — хороший замедлитель. Но есть несколько причин, чтобы отложить работу с ней на долгое время. — Эбель заметно оживился. — Технологически сложно построить такой котел. Надо много воды, тонны. Она дорогая. Необходимо часто ее менять. Потом — доставка. Завод один, надо везти, сами понимаете, откуда. Да и коэффициент полезного действия, сравнительно с графитово-урановым котлом, у тяжеловодного замедлителя низковат, где-то процентов тридцать-сорок, знаете, не больше. Наконец, сроки. Сроки поджимают. Нету времени возиться. А графит — он вот, под ногами валяется. Главное здесь — максимально тонкая очистка. Но это, если я правильно понимаю, государственная тайна? — робко уточнил он.

— Как вы думаете, в Лос-Аламосе, в Монреальской лаборатории, они это там тоже понимают?

— Конечно. Но, насколько мне известно, пока не знают, чем заменить. Идут по этому пути. Найдут, конечно, найдут. Научная мысль, знаете, с какого-то момента становится предсказуемой… Просто мы начали раньше. Я же говорю — все дело в сроках.

— А когда мы наконец узнаем, как из… всего этого сделать оружие?

Эбель несколько секунд молчал. Затем посмотрел в глаза Майеру и ответил:

— Полагаю, что мы уже знаем, господин штурмбаннфюрер. — Он опять помолчал. — Общая картина видна лишь нескольким лицам в рейхе, но даже физики моего уровня понимают это.

Шелленберг решительно поднялся.

— Прошу простить, господа, но ровно в три меня ждут у рейхсфюрера. И помните, Эбель, ничего не кончилось, благополучие вашей семьи по-прежнему в ваших руках. Не совершайте больше глупых ошибок.

В дверях он обернулся и с улыбкой добавил:

— Может быть, нам всем повезет?

Берлин, «Адлерхоф», 11 июня

Гесслиц трижды проехал мимо «Адлерхофа», но окно в кабинете Хартмана оставалось открытым. Тем не менее он выставил на соседней улице потрепанный «БМВ» из гаража крипо с водителем по имени Андреас Бах, снабженным поддельными документами ведомства и пропуском до Магдебурга: чудом уцелевший после разгрома «Капеллы», парень надолго залег на дно, и Гесслиц не трогал его до этой минуты.

Оценивая сложившуюся ситуацию, он не видел иного выхода, кроме немедленной эвакуации Хартмана, но тот упорно молчал, не выказывая никаких знаков согласия с таким решением. Сидя за рулем, Гесслиц безошибочно вычислил гестаповских шпиков: двое перед отелем и один со стороны служебного входа. Через двести метров он свернул в переулок, вышел на параллельную улицу и заехал во двор выселенного дома, в арке которого стоял «Опель» Дундерса. Выскочив из своего «Хорьха», Гесслиц подбежал к нему и нагнулся к окну водителя.