Берлинская жара - [35]

— Гарсия… м-м… Гарсия Морено. Мы выслали его обратно.

— Да, там его и казнили.

— Увы, война.

— У вас отличная память, штандартенфюрер.

— Ну, хорошо, Хартман, оставим воспоминания. С чем пожаловали? Имейте в виду, у меня совсем нет времени. Я уеду через пятнадцать минут.

— Я уложусь в одну.

— Замечательно. Итак?

Хартман подошел к столу и, не спросив разрешения, сел в кресло напротив. Уставив на Шелленберга прямой взгляд, он тихо, отчетливо произнес:

— Хочу вам сообщить, штандартенфюрер, вам и только вам, что я, управляющий отеля «Адлерхоф» Франсиско Хартман, являюсь не только сотрудником Службы безопасности, о чем вам, конечно, известно, но также — агентом «Интеллидженс Сервис», и это со мной на Рыночной площади в Панкове должен был встретиться английский связной.

Шелленберг медленно отвалился на спинку кресла, не отводя глаз от Хартмана, который достал сигарету и вопросительно посмотрел на него. Спохватившись, Шелленберг великодушным жестом позволил ему закурить. Потом встал, каким-то неуверенным, мягким шагом обошел гостя и остановился у него за спиной. От бровей лоб его пересекли две напряженные складки.

— Вот как?.. — Если бы в окно влетела граната, то и тогда он не был бы ошарашен так, как от прозвучавшего здесь признания. Ему потребовалась минута, чтобы собраться с мыслями.

Тем временем Хартман затянулся и выпустил через ноздри дым.

— Как давно вы работаете на СИС? — спросил наконец Шелленберг, продолжая оставаться за спиной у Хартмана.

— С конца сорокового, — ответил тот, не поворачиваясь.

— Состав группы?

— Несколько человек. Я всех не знаю.

— Источники?

— В основном люди из вермахта, абвера. Я думаю, вам хорошо известны их имена.

— Какого рода информацию вы передавали?

— По большей части политического характера.

— Связь?

— Ничего оригинального: рация, личные встречи, почта.

— Кем инициировано создание группы?

— Вы имеете в виду — Сопротивлением или англичанами? — Хартман развернулся к Шелленбергу, что вынудило того вернуться в свое кресло. — Инициировано самой СИС. Это стопроцентно английский продукт.

Шелленберг помолчал, анализируя сказанное Хартманом.

— Кто-нибудь знает о вашем визите сюда?

— Нет. Это мое личное решение.

— А что побудило вас раскрыться?

— Начать работать на вас… лично на вас — единственная возможность спасти свою жизнь, — откровенно признался Хартман. — Я был на площади.

— Ах, вот оно что. Вас зафиксировало гестапо.

— Да. Это ускорило мой визит к вам. Но я все равно бы пришел.

Шелленберг задумчиво пожевал губами:

— М-м?.. с чего бы это?

— А с того, что мои взаимоотношения с абвером зашли в тупик… Полагаю, для вас это не составляет тайны?

Кончиками пальцев Шелленберг помассировал лоб:

— Жарко сегодня. У вас голова не болит? А у меня побаливает. Не переношу, знаете ли, жару, особенно нашу, берлинскую. Угостите сигаретой?

Хартман протянул пачку.

— «Лаки Страйк». Американские — Шелленберг усмехнулся. — Многие по привычке считают их женскими. Я должен вам пфенниг. — Он закурил. — Признаюсь, не ожидал… — начал было он и замолк. Потом посмотрел на часы, поднялся и принялся торопливо собирать документы в папку, зажав сигарету в зубах. — Вот что, Хартман. Вам придется задержаться здесь. Это не арест, пока. Посидите в комнате референта. Думаю, если сейчас вы выйдете на улицу, то и двух шагов не сделаете, как вас сцапают бульдоги папаши Мюллера. Слышали про такого? И молитесь, Хартман, молитесь, если не забыли, как это делается, чтобы я вернулся с хорошими новостями. В противном случае Дахау покажется вам минеральным курортом, уж можете мне поверить.

Хартман загасил в пепельнице недокуренную сигарету:

— Чтобы не вызвать подозрений, я должен появиться в отеле в десять утра.

— Мы еще ничего не решили.

— Это мой аванс.

— А вы наглец, Хартман, — хмыкнул Шелленберг. — Мне это нравится.

Уже убегая, он добавил:

— Нам предстоит долгий, трудный разговор. Подумайте пока, как вы будете выкручиваться, отвечая на мои вопросы.

Берлин, Вильгельмштрассе, 102, Резиденция начальника РСХА, 11 июня

Пока водитель гнал его «Опель Кадетт» в сторону Моабита, объезжая перекрытые улицы, ведущие к Вильгельмштрассе, Шелленберг осторожно обнюхивал свалившуюся ему на голову удачу. К моменту, когда его автомобиль затормозил перед дворцом принца Альбрехта Прусского, в котором заседал Кальтенбруннер, он в общих чертах уже понимал, как ею распорядиться. Пробегая вдоль колоннады Шинкеля перед дворцом, он зачем-то пересчитал колонны. Восемь. Четыре с пилястрами. В зал заседаний Шелленберг влетел уже тогда, когда все заняли свои места. Кальтенбруннер неодобрительно проводил его похмельным взглядом. Многие знали, что после часа дня начальник РСХА довольно часто бывал не в форме, но сегодня ему приходилось держаться.

Гиммлер редко проводил совещания в своей резиденции, предпочитая устраивать их на территории своих подчиненных. Поджав губы и нахмурившись, он сосредоточенно протирал очки, дожидаясь, пока секундная стрелка на часах добежит до двенадцати. Затем надел очки, оглядел собравшихся и, кашлянув, приступил к работе.

Заседание оставило по себе привкус тягостной неопределенности в вопросе готовности вермахта к предстоящему сражению. Шелленберг, по сути, подтвердил данные абвера о скрытом военном потенциале русских. Аэрофоторазведка показала, что с высокой долей вероятности за спиной красных формируется резервный фронт, параметры которого еще предстояло выяснить. Кроме того, подтвердились сведения о намерении русских ввести в строй самоходную установку, способную противостоять «Тиграм» и «Фердинандам», на которых возлагал главную надежду Гитлер. Характеристики ее были засекречены, но наличие не вызывало сомнений. Этих фактов было довольно, чтобы сломать горб верблюду, и только от Гиммлера зависело донести их до ушей фюрера в нужном ключе. От прямого столкновения с Советами предостерегали также японцы, через министра иностранных дел Сигэмицу вновь предложившие свое посредничество в заключении компромиссного мира между Германией и Россией. Группенфюрер Олендорф, кивая на Мюллера, напомнил, что генеральский корпус чуть ли не в полном составе выступает за переход к позиционной войне на Восточном фронте. Гиммлер выслушал все выступления молча и, не сделав никакого заключения, закрыл собрание.