Вы опять подпираете вагонные двери спиной, мой бедный друг. Теперь подальше от меня и подальше от мадам. Однако, мадам-то совсем плоха: ишь, какая улыбочка бродит, и глазки масленые, и кошёлку поставила на пол, и повернулась к нему всем неслабым корпусом. Женщина в экстазе — плохо тебе, красавчик? Понимаю.
Они оба еле дождались конечной. Незнакомец с розой выскользнул из вагона стремительной тенью, слетел по лестнице в переход, Роман с трудом за ним поспевал. Из тоннельных закоулков тянуло космическим холодом, но даже поправить шарф было некогда. Дремоты как не бывало. Роман забыл об усталости, о голоде, забыл, как четверть часа назад хотел домой, в тепло — обо всём на свете забыл, кроме этого парня с его розой. Никогда раньше Роман не вёл себя до такой степени глупо, никогда не навязывался людям, даже женщинам — но логика дуэтом с интуицией подсказывали, что это особый случай. Может, единственный случай, первый и последний в жизни. Надо было. Необходимо. Шанс.
На открытом воздухе было настолько холодно, что стоял морозный туман.
Первый же вздох вспорол ноздри, резанул грудь острой болью — потом привыкнешь, потом. Желты фонари, черны небеса, снег в качающихся обманных тенях, зелёная звезда стоит над мутной луной в туманном перламутре мороза. Тот, с розой, впереди — и роза уже превратилась в жесть, в стекло, в пластик — мороз выпил из неё жизнь — стало ещё гармоничнее, ещё притягательнее. И этот его шаг, полуполёт, полубалет — ноги едва касаются земли, волосы и шарф реют в чёрной ледяной пустоте, как в невесомости, как в воде… Остановись, ну остановись, я не могу так — не по-человечески — я задохнусь — ну остановись же, дрянь такая, ангел мой…
Он услышал отчаянные мысли — или чёрт знает, что там себе подумал — резко остановился, резко обернулся. И Роман тормознул — вот он, белое лицо, холодное, как мир вокруг, ледяной прищур, злая складка между чётких бровей — ждёт.
— Да подожди же ты! Ну куда ты, чёрт…
— Ты меня достал!
— Я только хотел спросить… Ты — что ты такое? Что? А? Ты — то, что я думаю?
— Не твоё дело. Отвали. Ясно?
Низкий голос. Нежный, даже когда он в ярости. Низкий, тёмный — инфразвук, нижайшие частоты, сладкое рычание. Рассеивает, растапливает волю. Но — пустяки, ерунда.
Вот я дышу. Каждое слово — клуб морозного пара. Тёплое, человеческое, живое — а ты?
Отчего это, скажите на милость, не видно твоего дыхания на морозе? Даже когда ты говоришь, а?
— Ну кто ты? Ты не человек, я знаю. Я кое-что в этом понимаю, да и чувствую. Я…
— Отстань!
Верхняя губа вздёрнулась, зубы — белее снега, белее кожи — по бокам два длинных острия, как у крупной кошки, в широких глазах — красная туманная светящаяся пелена в глубине зрачков.
Есть. Вот оно. Вот. Показали зубки.
— Ну что ты злишься? Всё нормально, расслабься. Просто я догадался. Ты только подтверди — да или нет? Ну? Да или нет, а?
Роман протянул руку — парень с розой отступил назад. Протянул ещё — и ещё на шаг.
— Не смей, смертный, — змеиное шипение, рычание кошки, нечеловеческие звуки. — Не смей — смерти ищешь?
— Ну почему — смерти? Сразу — смерти… Мне только знать нужно. Ну не ломайся. Я всё равно догадался. Тебе же так просто подтвердить — один момент, пустяк…
Отступая, парень с розой вошёл в полосу фиолетового рассеянного света. Фонарь освещал его, как прожектор — парадоксально, со всех сторон — и нигде нет теней. Или у него не бывает тени? А как насчёт отражения в зеркале, нуте-с, господа присяжные?
— Что тебе знать понадобилось? — владелец розы быстро взглянул по сторонам. — Что ты привязался ко мне?
Чёрные сгорбленные фигуры шли от метро к троллейбусной остановке редкой толпой.
— Да уж ладно, я сам понимаю, здесь не место — но где место, а? Скажи — я пойду.
— Где-где. Могу сообщить… одним словом. Я тебя не хочу. Отстань, наконец.
— Да что за фигня — хочу, не хочу… Что тебе стоит сказать два слова? Так трудно?
— Скажи, зачем это мне!
— Тебе жалко?
— У тебя нет… тебе нечем…
— Что? Ну что?
— Заплатить. Хочешь, чтобы я тебя убил?
— Чем заплатить? Что ты хочешь? Только скажи — я заплачу!
— Ты не поймёшь. Всё, пусти.
Нет, дудки. Здесь слишком многолюдно для убийства. Ничего не выйдет, милый. Ты и сам понимаешь, что ничего не выйдет. И больше нет смысла показывать зубы. Хотя — эффектно, конечно, очень эффектно. До зависти.
— Ну хорошо. Просто скажи: ты же — вампир? Просто: да или нет?
— Да, да, да, отвали!
И как Роман не пытался остановить, удержать — ничего не вышло. Парень с розой, превратившейся в хрупкий лёд, выскользнул из пятна света, нырнул в густую тень между случайными ларьками, как в тёмную воду — и растворился в сумраке без следа.
Роман дёрнулся за ним — и наткнулся на глухую стену. В стоячем ледяном воздухе ещё висел запах мяты и ладана.
Роман пробормотал сквозь зубы пару слов непечатного свойства и сплюнул на снег.
Роман доплёлся до дома, чувствуя себя простуженным, усталым, разбитым — и то ли разочарованным, то ли, наоборот, вдохновлённым. Когда он набирал код на двери подъезда, когда поднимался по лестнице мимо неработающего лифта — было уже как-то не совсем понятно, видел ли он этого бледного демона с его розой или это был сон наяву, случайная, мало мотивированная галлюцинация.