Белый ветер - [75]

Левашов метнулся влево, вправо и остановился в ожидании у дверей шестого вагона. Сердце колотилось в груди, ладони стали липкими. Проводница чудовищно медленно открыла дверь, откинула подножку и спустилась на перрон.

И вслед за ней легко и быстро спрыгнула Наташа. Она тут же повернулась спиной к перрону и приняла из рук усатого и небритого мужчины в пижаме два больших желтых чемодана. Потом снова повернулась и, не двигаясь с места, смотрела на Левашова. А он, замерев, глядел на нее.

Наташа была очень красива, но совсем иной, незнакомой ему красотой. Ее русые волосы были подстрижены и собраны в сложной прическе, губы слегка подкрашены. На ней был элегантный брючный костюм, модные туфли…

Было что-то такое дорогое и в то же время немного чужое в ее облике. Потому, наверное, почувствовал он одновременно и радость, и робость, и легкое, совсем легкое ощущение ревнивой тоски. Это длилось секунды.

Он бросился к ней, крепко поцеловал в мягкие губы, горьковатые от губной помады. Она прильнула к нему, закрыв глаза…

К действительности их вернул хриплый громкий голос:

— Подвезем, что ль?

Они недоуменно оглянулись.

Красноносый, явно отметивший уже воскресенье носильщик бесцеремонно грузил Наташины чемоданы на обшарпанную тележку.

— Не извольте беспокоиться, дамочка, доставим в лучшем виде, — бормотал он. — Куда прикажете, к такси? Эх, чемоданчики — любо-дорого…

Продолжая бормотать, он стремительно покатил свой одноколесный экипаж к выходу на площадь.

О такси Левашов тоже позаботился заранее. Он заказал его накануне, а приехав на вокзал, попросил шофера ждать прибытия поезда.

Они ехали в машине молча. Наташа положила голову ему на плечо, взяла его руку в свою. Она ничего не говорила, ничего не спрашивала. Просто сидела вот так и молчала, словно отдыхая от долгого путешествия. Куда более долгого, чем от столицы сюда.

Он боялся нарушить эту тишину. Он всем своим существом ощущал свалившееся на него долгожданное счастье.

— А где цветы? — встрепенулась Наташа.

Левашов растерянно огляделся. Действительно, куда делся столь тщательно подобранный и оберегаемый букет? Его не было. То ли выронили на перроне, то ли забыли, садясь в такси, и он остался на память красноносому носильщику, предпочитавшему наверняка иные дары судьбы…

— Потеряли… — огорченно констатировала Наташа.

Он не успел ничего сказать, машина резко свернула в переулок и остановилась у подъезда их дома.

Многочисленные его обитатели, точнее, их женская половина, гулявшая по случаю воскресного утра с бесчисленными, галдевшими громче птиц ребятишками, оставив все дела, с любопытством взирала на эту разодетую красавицу, выходившую из машины, на знакомого им и числившегося доселе в категории завидных женихов лейтенанта, тащившего два желтых чемодана.

Почти бегом Левашов поднялся на третий этаж, открыл дверь и внес чемоданы; за ним вошла Наташа, тихо и плотно затворила дверь.

Они остались одни.

Он попытался снова обнять ее, но Наташа остановила его:

— Подожди, Юра, давай сначала договоримся…

Он молча смотрел на нее, испытывая непонятную тревогу. Он опять увидел ее незнакомой, пугающе новой. «Давай договоримся» — это было так непохоже на Наташу!

Она вошла в комнату, опустилась на первый попавшийся стул и указала ему на диван.

— Вот что, Юра… — Она смотрела ему прямо в глаза знакомым спокойным взглядом, и были в этом взгляде и печаль, и ожидание, и непреклонная решимость. А он видел только ее глаза — один карий, другой серый, глаза, которые все эти месяцы столько раз вспоминал. Почему-то именно их различная окраска вернула ему самообладание. Чего бояться, из-за чего волноваться? Вот же она здесь, его Наташа, со своими неповторимыми глазами. Пусть меняет прическу, красит губы, по-новому одевается или говорит. Но глаза-то те же. — Я понимаю, Юра: ты очень хочешь знать, что было со мной, почему я не писала. Больше того, ты имеешь право это знать. И все-таки давай сразу договоримся раз и навсегда, что ты не будешь расспрашивать меня. Когда-нибудь я сама тебе расскажу. Может быть, не обещаю. Одно ты должен знать — я люблю только тебя, иначе меня бы не было здесь. И никогда тебя не предавала. Если того, что я сказала, достаточно — я остаюсь, если ты не согласен с моим условием, а это твое право, я уеду обратно. Решай.

— Но, Наташа, — он был растерян, он был готов ко всему, но только не к этому, — почему ты не можешь мне сказать…

— Нет, Юра! — твердо сказала она и поднялась. — Давай решать сразу. Или ты мне доверяешь безоговорочно, и вопросов не будет, или я не смогу у тебя остаться.

— Я хочу, чтобы ты осталась!

— Дай мне слово, что ты никогда не будешь спрашивать меня об этом времени. И не выдумывай роковых тайн. Просто мне пока не хочется их вспоминать, эти месяцы, и говорить о них. О чем хочешь, но не об этом. Ну?

— Даю тебе слово… Если так надо… Я верю тебе…

А что еще мог он сказать? Да он бы на все, что угодно, согласился, лишь бы не потерять ее. При одной мысли, что она может сейчас встать и уйти и он больше никогда не увидит ее, у Левашова перехватывало дыхание. Она же сказала, что не предавала его, что любит. Так чего же еще ему надо? Какие могут быть сомнения, какие вопросы? Это главное! Раз она так просит, у нее есть на то причины. Он должен доверять ей. Придет время — сама все расскажет. Расскажет…