Белый свет - [8]

И действительно, Бабюшай тут же вмешалась в разговор:

— Что за шум-гам? Разве нельзя поспокойнее? Пропесочь его, да покрепче, Чинара!

— Вот когда поступит на меня жалоба, тогда и пропесочивайте! — Терпение Маматая лопнуло, и он, резко хлопнув дверью, выскочил из кабинета.

Мало того, что его избили, так еще все, словно сговорившись, объединились против него, Маматая, не доверяют, грозят. Настроение было окончательно испорчено, и Маматай в тот день еле-еле дотянул до окончания смены.

Но время залечивает и де такие раны, прочно и бережно затягивает их. Маматай все уверенней чувствовал себя на новом месте: как-никак помощник слесаря-ремонтника! Все охотнее он спешил в цех, сознавая себя необходимым, способным разобраться в том, в чем еще вчера был неучем и простаком, вот почему его так обрадовали слова наставника:

— Хорошо, очень даже хорошо, Маматай! Мне нравится твое старание, браток. Кое в чем ты стал разбираться неплохо. Если так пойдет и дальше, через полтора-два месяца будешь иметь разряд.

Как было не возрадоваться после таких слов Маматаю, ведь еще совсем недавно он, Маматай Каипов, киргизский паренек из захолустного кишлака, лишь мечтал о том, чтобы научиться понимать сложный механизм этих чудесных машин, и не только понимать, но и в любую минуту прийти к ним на помощь, вернуть их к работе.

Ни минуты покоя не дает себе Маматай: то там, то здесь можно увидеть его ладную, широкоплечую фигуру, склоненную над остановившимся станком. Что ж, не всегда ему удается пока пустить машину в ход без помощи мастера. Но Маматай не отчаивается. Главное, дело ему нравится, и на комбинат он каждый день идет в охотку.

Однажды вечером, перелистывая страницы местной газеты, Маматай наткнулся на имя Даригюль. У него от волнения перехватило дыхание. Как ни старался он забыть свою сердечную муку — судьба все время напоминала ему о Даригюль. Он еще раз прочитал репортаж о работе молодых ткачих из шелкового комбината. Эти несколько строк стоили ему немало бессонных ночей.

Как-то в выходной день Маматай решил сходить на базар. Неторопливо размахивая корзиной, шел он по оживленным улицам. Тяжело оседая, медленно направлялись к центру города переполненные автобусы, неслись юркие такси и неловкие «частники».

Свернув на боковую улицу, ведущую к базару, Маматай лицом к лицу столкнулся с Даригюль. Он так растерялся, что еле смог поздороваться, так и стоял, молча глядя на смущенную нежданной встречей Даригюль. Первой пришла в себя девушка. Мило улыбаясь, она, как бывало раньше, свободно и беспечно начала:

— Куда же ты пропал, Маматай?

— Здесь работаю, — невнятно и невпопад пробормотал Маматай.

Потом Даригюль долго расспрашивала о кишлаке, но он мялся и ничего толком не сумел рассказать, чтобы поддержать разговор.

— Хорошо бы поехать туда, — мечтательно протянула Даригюль. — Теперь и не знаю, когда смогу вырваться в родные места: маленький у меня на руках!

Маматай отвел глаза в сторону, чтобы Даригюль не увидела в них его растерянной беспомощности.

— Вот и хорошо, что ты здесь, — как ни в чем не бывало продолжала она. — Все-таки земляки. Заходи к нам, познакомишься с мужем. Он будет рад…

Она заметно изменилась. Ее статная фигура чуть-чуть располнела. Полнота придавала движениям Даригюль мягкость и женственность. И Маматай с тоской подумал, что эта красивая, жизнерадостная женщина, ее теплота, ее ласковая улыбка теперь навсегда чужие для него.

— Я ухожу, Маматай! — вернула Даригюль его к действительности, чуть дотронувшись до руки. — Вон идет мой автобус. До свидания…

Она ушла, и Маматай тяжело и устало плюхнулся на скамью. «Боже мой, — продолжало крутиться у него в голове, — неужели люди могут жить бесплодными мгновеньями и надеждами так же, как я все эти годы? Как могла поступить так со мной Даригюль? Хотя, конечно, она ничем не была со мной связана! Да и что, собственно, было между нами?»

А давно ли так хорошо все начиналось? Маматай вспомнил поздний вечер ранней весной. Мягкая прохлада, чуть слышный шелест вонзившегося острой кроной ввысь тополя. Низкая, полная, запутавшаяся в тополиных ветках луна. И плавный лунный луч, упавший на миг на лицо Даригюль… Даже дух захватило у Маматая — такой прекрасной и недоступной сделал лунный свет Даригюль. Какое-то неясное, смутное волнение, как перед прыжком со скалы, охватило Маматая, и он, не удержавшись, обнял Даригюль и поцеловал…

Девушка вскрикнула: «Маматай!» И он тогда будто очнулся от легкого счастливого сна. В лунном свете ее тоненькая фигурка промелькнула и тут же скрылась…

И еще вспомнилось ему, как они вместе поступали в педагогический институт. В вестибюле шумели абитуриенты. В списках принятых Маматай увидел свою фамилию.

— Даригюль, Даригюль, смотря — меня приняли! — обрадованно закричал Маматай на весь вестибюль.

— А моей фамилии нет, — голос Даригюль звучал безучастно, а в глазах закипали слезы, она повернулась и медленно побрела к выходу.

Вестибюль был переполнен. Общий гул голосов прерывался то шумной радостью, то возгласами обиды, то слезами. Даригюль, дойдя почти до дверей, остановилась у окна и что-то напряженно рассматривала в нем, потом решительно направилась к дверям деканата. Маматай бросился за нею.