Белый свет - [6]

Маматай шел и думал о Пармане: «Может быть, так и нужно жить, отступившись от всего, что не касается лично тебя, не вмешиваясь ни во что. Да, но тогда только и останется лежать грудой мяса на диване… Ведь и говорить ему поэтому не о чем — увядшее сердце неразговорчиво. Нет, — усмехнулся Маматай, — нет, такой участи я себе не желаю».

* * *

С каждым днем Маматай все больше и больше втягивался в ритм своей несложной, но требующей терпения и сноровки работы. Он стал выполнять норму, а в удачливые, вдохновенные дни и перевыполнять. А однажды даже поймал себя на мысли, что неплохо бы начать соревноваться с кем-нибудь…

Дни шли за днями, а Маматай шаг за шагом все уверенней чувствовал себя среди таких же, как он, смесовщиков и чистильщиков.

Однажды после выходного дня Маматай пришел за полчаса до смены. В цехе было тихо. И он остановился в недоумении, не сразу поняв, почему не работают станки. Но тут же увидел, что в противоположном конце цеха идет собрание: кто устроился на сдвинутых скамейках, собранных со всего цеха, кто стоял, облокотившись на корпус остановленной машины. Здесь же длинный стол, покрытый старым, лоснящимся куском красного бархата. За столом сидели несколько человек, из которых Маматай узнал Ивана Васильевича Кукарева и пожилого, с косящими глазами старшего мастера Калыка.

Рядом со столом стоял низкорослый, с тщательно прилизанными волосами главный инженер комбината Черикпаев и что-то взволнованно говорил собравшимся.

Маматай тихонько подошел поближе и встал у колонны. Вслушавшись, он понял, что речь идет о трепально-сортировочном цехе. Допущенный цехом брак, оказывается, привел к снижению качества продукции и в других цехах. Черикпаев, совсем разгорячившись, стал обвинять в халатности Кукарева и старшего мастера Калыка.

— А вообще, разберитесь-ка лучше сами, — сердито сказал он и, резко повернувшись, быстро направился к выходу.

Из-за стола медленно поднялся Калык, обычно спокойный и уравновешенный, сейчас он был возбужден до крайности. Красный как рак, указывая в сторону Маматая, внезапно закричал на весь цех:

— Вот он, явился наконец один из молодцов бракоделов!

Когда все повернулись к Маматаю, тот настолько растерялся, что, попятившись назад, чуть было не упал.

— А ну, подойди сюда, молодец! — еще громче заорал Калык и, совсем уж разойдясь от распиравшего его гнева, командирским тоном, приказал молчащим рабочим: — Чего стоите, марш по своим местам!.. А смесовщики бригады Сапаргюль — все в контору!

Надолго останется в памяти Маматая все, что пришлось ему пережить в тот злополучный день. «С чего это он на меня набросился. Маленькие люди все такие», — спешил мысленно объяснить гнев мастера Маматай, подстегнутый горькой обидой на резкость Калыка.

— Калык, — сухо произнес Кукарев, — может быть, хватит крику? Что случилось — то случилось. Сейчас нужно не кричать, а добиться того, чтобы подобного больше не повторялось, понятно?

Калык, сокрушенно покачав головой, уселся за стол, а Кукарев продолжал:

— Давайте разберемся, товарищи, что же произошло? Последние две недели Сапаргюль была на бюллетене, и вы работали одни. Так? Нужно сказать, что новички работали с огоньком… Но правда, и то, что вы, товарищи молодые рабочие, отнеслись безответственно к тем вопросам технологии производства, о которых вам в свое время было подробно и, на мой взгляд, предметно рассказано. И вот результат вашей небрежности — пострадала продукция всего комбината… — Кукарев замолчал и внимательно посмотрел в лица стоявших перед ним людей.

Все опустили головы, никто не мог посмотреть прямо в глаза начальнику цеха.

— Вы ведь знаете, — снова заговорил он ровным, спокойным голосом, — что разные сорта хлопка, выращенные в Фергане и в Туркменистане, поступают к нам на комбинат. Для того чтобы изготовить нить под номером шестьдесят пять или сорок, нужно прежде всего правильно распределить хлопок по сортам и строго по сортам и номерам отправить на конвейер. Лишь от качественной нити можно получить качественную ткань: бязь, сатин, ситец… — Кукарев остановился, как бы ожидая вопроса, но в кабинете стояла такая тишина, что можно было услышать жужжание мухи, попавшей в плафон. Кукарев, чуть повысив голос, как бы подытоживая все сказанное, заключил: — Я не собираюсь читать вам лекции о технологии нашего производства. Поймите, товарищи, что я особо хочу подчеркнуть — каждый из вас выполняет не менее ответственную работу, чем, скажем, я или кто другой на комбинате.

Нет, никогда не забудет Маматай эти слова. Многое разбудили они в его оцепеневшей от непонимания душе, и он сразу же после летучки подошел к Кукареву и прямо сказал ему, что не видит смысла в своей работе, и от этого гнетет его тоска, и хочется ему получить в руки какое-нибудь техническое дело, хочется к машине, к станку.

Кукарев молчал, казалось занятый своими мыслями. Однако, когда Маматай окончил свою несколько сбивчивую речь, без лишних слов предложил ему перейти учеником поммастера. Маматай даже растерялся от этого. А Кукарев кивнул головой и, взяв в руки свою трость, встал, направился в ткацкий цех.