Белый свет - [47]

Шаг у Чинары — стремительный, легкий. Она и не заметила, как оказалась дома, рядом с матерью, устроившейся возле телевизора. Чинара еще долго отходила от обидного разговора с Каиповым. Губы у нее презрительно морщились, а щеки горели от возмущения и быстрой ходьбы.

Насипа Каримовна, поглядывая на дочь, недоумевала: «Неужели со свидания? Дай-то аллах… Может, еще и внуков дождусь!..»

А у Чинары были свои заботы. Все же самолюбие ее сильно задел Маматай. Вечно он лезет туда, где его не спрашивали, вечно учит других (до своего-то дела руки и не доходят!), вечно выговаривает, и кому — целому комитету комсомола! Не тем занимаемся! Как пришел на комбинат, так и началось… Хочет всем показать, что она, Чинара, не справляется с работой комсорга!..

Вот так всегда: не узнает, не поинтересуется — бах, не зная броду!.. И теперь решил почему-то, что комсомольцы от Колдоша отступились… Если не побежали сразу в тюрьму, значит, не работаем! А что толку от его суетни? Колдош, Чинара уверена, даже выйти к нему не снизошел. Такие, как Каипов, только мешают. Наивный человек Маматай. И еще шумный, все у него — с пылу, с жару, кое-как. Вот и в начальниках по этой причине не удержался. Нет, Чинаре он — не авторитет. У нее свой стиль, свои методы работы. Она все обдумает, все рассчитает, когда чем заняться. К Колдошу — тут глаза у девушки стали строгими, непримиримыми — она, конечно, пойдет, и пойдет не для «галочки» в отчете, тогда, когда этот «супермен» Колдош насидится как следует в своей одиночке и будет рад не только ей — даже Маматаю… Уж тогда-то она возьмет реванш за все обиды и унижения! Чинара умеет молчать, долго не обнаруживая памятливость на обиды, умеет ждать своего часа. Она давно усвоила, главное в жизни — не пороть горячку. Только когда медленно запрягаешь — езда получается быстрая, без дорожных происшествий…

Чинара, еще до прихода в комитет Маматая с упреками и призывами к сознательности, побывала у Темира Беделбаевича с разговором о Колдоше. На первых порах директор принял ее официально, скрывая за строгостью свое раздражение и на Колдоша, и на складских ротозеев в охране, и на всю молодежь комбината, от которой только и жди сюрпризов. И надо же было случиться всему этому, когда ему, Темиру Беделбаевичу, до пенсии всего ничего… Нет-нет, пора уходить! Вот выздоровеет Иван Васильевич, пустим автоматическую линию в отделочном — и с аллахом! Нет уже у него, Беделбаева, и былой хватки, и энергии… А заместители? Что заместители? Одно слово — иждивенцы: беззубые, инертные, им только за директорской спиной отсиживаться. Ничего, вот придет новый директор… Новая метла чисто метет… Ему же, Беделбаеву, только бы без новых осложнений, с почетом на пенсию…

— Ну что у вас ко мне, комсорг? — нехотя, не глядя на посетительницу, выдавил из себя директор, опустив голову над квартальным отчетом. — Надеюсь, ничего серьезного? Может, лучше — к Саякову… Он занимается текучкой…

Чинара давно изучила, что с Беделбаевым нужно идти напрямую, без маневров и намеков — не любит шеф дипломатии, вернее, признает это право только за собой. С Беделбаевым можно только напором. И Чинара решительно, одним духом выпалила:

— Как хотите, товарищ директор, а комсомольцы постановили взять Колдоша на поруки. Мы сделаем все, чтобы спасти честь коллектива, нашу рабочую честь… Надеюсь, чувство чести, долг и вам подсказывают такой же путь!

Беделбаев удивленно поднял свои толстые, выпуклые, мутноватые, как глаза причудливой глубоководной рыбы, окуляры на комсорга. Даже сквозь толщу стекла Чинара успела уловить явную директорскую заинтересованность к ее идее. На бледноватых сухих губах Темира Беделбаевича даже проступила едва уловимая довольная улыбка. Все свидетельствовало о том, что директор наконец нашел выход из создавшегося положения, вернее, нашла Чинара, а директору нужно его осуществить. Вот что значит молодая мысль! Он-то сам махнул рукой на все, решив, что от сумы и от тюрьмы не зарекаются… Но неудобно человеку солидному так откровенно радоваться… Что подумают подчиненные? Эта девчонка? Беделбаев вдруг нахмурился и, важно прокашлявшись в кулак, сказал:

— Рад, что ж… хоть и с опозданием, — лицо у него построжало, и кустики старческих, неровных бровей сошлись на переносице, — вспомнили наши комсомольцы о чести и долге.

Директору очень бы хотелось сказать Чинаре, что комбинат уже связался с нарсудом, разбирающим дело Колдоша. Но ведь это было не так, а унижать себя неправдой Темир Беделбаевич не хотел и после затянувшейся паузы сказал:

— Комбинат сделает все от него зависящее… Но здесь первое слово за комсомольцами, за общественностью. Вы — главные поручатели. Я уж не говорю об огромной ответственности перед государством, вы должны осознать всю серьезность такого шага. Мы сможем взять Колдоша, — Беделбаев болезненно поморщился, произнося имя провинившегося, — на поруки только в том случае, если он проявит на суде сознательность, раскается в содеянном… А вы уверены, что парень именно так себя и поведет, а?

Теперь в затруднении оказалась Чинара. Обещать она, конечно, ничего не могла, зная упрямый, заносчивый характер Колдоша. А молчать — значит свести на нет все достигнутое ею в переговорах с директором.