Белый свет - [150]

— Эх-ха, Жокен наш мастер этого дела!

— Он сможет… — раздались похвалы в адрес хозяина дома.

Саяк чувствовал, что некоторые просто стараются угодить Жокену.

— Раздели так, чтобы каждому из сидящих здесь досталась его доля, — сказал он под одобрительные возгласы.

Когда было подано душистое, исходящее нежным сладковатым паром мясо, Саяку как почетному гостю, следуя устоявшейся традиции, протянули берцовую кость. У киргизов, испокон веков занимавшихся скотоводством, каждый человек за дастарханом четко, знал, какой кусок мяса ему полагается взять в соответствии с его возрастом и положением. На того, кто хватал неположенный ему кусок, смотрели как на человека, у которого, видимо, не все благополучно с умом.

Гости разошлись по домам поздно, досыта наевшись свежей баранины.

— Ты, оказывается, настоящий сокол со стальными когтями, храбрый тигр, дай бог тебе удачи, — говорили они, прощаясь с Саяком.

Саяк слушал все это, как-то странно улыбаясь. «Ну, товарищ юрист, испытание славой началось», — иронизировал он над собой. Радостное возбуждение от встречи с земляками быстро сменилось опустошенностью и усталостью.

Ему постелили в саду на тахте под яблоней. Белье было новое, хрустящее. Он лег, но долго не мог уснуть. Он вдруг со всей ясностью ощутил двойственность и нелепость своего положения. Он был не тем, за кого выдавал его Жокен. «Да и сам ты, Саяк, хорош! — говорил он себе. — С какими мечтами ехал сюда! Буду защищать тех, кто сам не может себя защитить, делиться с людьми теплом своей души и знаниями… И вот, едва очутившись среди земляков, ты, даже и не сопротивляясь, превратился в памятливого мальчишку, вызубрившего Коран… Зачем, Саяк, ты сюда приехал? Вот ты сегодня вспомнил судьбу Юсуфа. Но не Юсуф возвратился к ближним своим, а они явились к нему. Потому так и чудесна жизнь Юсуфа, а в твоей жизни чудес не будет. Ты думал, Жамал не может обойтись без тебя?..»

Саяку вдруг вспомнились строки из Экклезиаста, которые слепой арабист Владимир Алексеевич когда-то читал ему на память в холодном нетопленом джалалабадском общежитии.

«Чего искала душа моя, и я не нашел? Мужчину одного из тысячи я нашел, а женщины между всеми ими не нашел».

Ночь была прохладная. От горной реки тянул свежий ветерок. Где-то недалеко пела ночная птица. Ее голос звучал жалобно и печально.

* * *

Еще не совсем проснувшись, Саяк услышал протяжное звучание темиркомуза[69], знакомое с малых лет и близкое сердцу, как голос матери. Мелодия была простенькая, но удивительно красивая. И было так приятно слушать ее в полудреме и вместе с тем хотелось узнать, кто это так играет. Он поднял голову, и тотчас мелодия оборвалась.

Он напряг свой острый, как у горного архара, слух и сразу уловил, что недалеко от него, видимо опираясь на ствол дерева, стоит кто-то.

— Кто здесь? — вполголоса спросил Саяк.

Ему никто не ответил.

— Скажи, кто ты?

И тут он услышал, как сухо и мягко заскрипел на дорожке песок. По частому и легкому топотку Саяк догадался, что это ребенок.

Саяк позвал Жамал.

— Мамы нет. Она пошла в магазин, — раздался голос девочки.

— Ну и хорошо. А тебя как зовут?

— Алима.

— Почему ты убежала? А ну, иди сюда, поговорим.

Послышались тихие шаги. Девочка подошла и остановилась недалеко от Саяка.

— Сколько тебе лет?

— Девять.

— Учишься в школе?

— Да, перешла в третий класс.

— Это ты играла на комузе?

Девочка не ответила.

— Отчего ты перестала играть? Я хотел послушать, очень красивая мелодия.

— Я думала, отец пришел…

— Ну и что?

— Он не разрешает мне играть на темиркомузе, а мне очень хочется. Я играю, когда отца нет дома.

— Запрещает тебе играть? — удивился Саяк.

— Да… бьет меня за это.

— Как бьет?

— Камчой бьет. — Девочка умолкла надолго, а потом продолжала тихо: — Не только меня, однажды маму чуть до смерти не избил за то, что я выступала в клубе лесхоза с ребятами нашей школы. Я не знала, что в зале сидел папа, и играла на комузе, пела песни.

— А почему он не разрешает?

— Не знаю. Говорит, что это грех. Сломал мой деревянный комуз. А этот железный, на котором сейчас играла, прячу под одеялом.

— Вот оно что! — Саяк медленно начал одеваться.

— А я умею играть и на аккордеоне.

— И аккордеон у тебя был?

— Нет. Есть у Касима, мальчика из нашего класса, красивый, красный. Ах, был бы у меня такой!

— Ну что ж, куплю тебе аккордеон.

— Купите? — с надеждой спросила девочка и тут же вскрикнула: — Все равно папа не разрешит мне на нем играть.

— Он должен радоваться, что его дочка играет на аккордеоне. Не бойся, я поговорю с ним.

Алима подошла ближе к Саяку и стала зашнуровывать его ботинки. Саяк поблагодарил девочку и попросил отвести его на речку.

— Хорошо, — сказала Алима, — только сначала позавтракайте. Я уже два раза разогревала чайник.

…Он сидел на веранде за дастарханом в обществе заботливой маленькой хозяйки.

С востока от ложбины тянул прохладный ветерок и чуть слышался шум горной реки. Саяк как бы физически ощущал ее напористость и бодрящий холод.

Когда позавтракали, девочка взяла Саяка за руку, и они пошли на речку, довольные друг другом. Саяк шутил, стараясь развеселить Алиму, и та звонко смеялась, как когда-то смеялась Жамал.