Белый свет - [114]

Через несколько минут слепой мальчик снова появился на улице. Следом за ним, как будто ждала этого момента, из ворот выбежала лохматая старая собака, бросилась к мальчику, виляя хвостом и чуть слышно скуля.

— Чего тебе, Коктай? — спросил мальчик и протянул вперед руку. Собака лизнула ее, потерлась о ноги хозяина.

Подтянув выше штаны и потуже затянув гашник, он громко закричал:

— Жокен! Эй, Жокен!

Из соседнего двора раздался грубоватый голос:

— Чего орешь?

— Выходи быстрее!

Слепой мальчик, оборачивая лицо то вправо, то влево, прислушиваясь к чему-то, осторожна обошел яму, где готовили глину, и остановился возле высокого дувала у сломанной арбы, нащупал оглобли, ногу поставил на ось и легко поднялся вверх. Уселся на край арбы. Собака улеглась в ее тени. Мальчик стал размахивать руками, словно правил лошадью.

— Но! Чу! — весело кричал он. Потом запрокинул лицо к небу и протяжно запел:

Тюльпаны красные колышет ветерок,

Просторен мир весенний и широк.

И вдруг, замолчав, достал из-за пазухи старый мешочек, засунул в него руку, поднес мешочек к уху и зашевелил губами, будто перебирал и пересчитывал что-то… Шакир позднее узнал, что в мешочке были альчики.

Кончив считать их, слепой, белозубо улыбаясь, слез с арбы и шагнул прямо к дувалу. Шакир испугался: сейчас ударится о него головой. Но этого не случилось: дойдя до дувала, слепой повернул направо и зашагал вновь вдоль него к холму, а потом бегом поднялся на склон. И еще раз крикнул:

— Жокен!

И тут на улицу откуда-то выскочил толстый мальчик в рваной одежде и побежал за слепым и его собакой. Шакира он, кажется, не заметил.

* * *

Шакир в первые дни не выходил из дому: он был застенчив, и все здесь ему казалось чуждым. Как быстро, как весело пробегали в горах дни, как не хотелось вечерами расставаться с товарищами, идти на зов матери в юрту. А здесь время словно остановилось.

Бескрайняя долина, по которой разбросаны маленькие кыштаки. И этот, такой же как они, незнакомый ему кыштак с коричневатыми, еще не расцветшими садами, с путаницей тесных, улочек и примыкающими друг к другу глинобитными дувалами, с домами под однообразными серыми крышами… Нет, он вовсе не похож на его родной аил, широко раскинувшийся в горах. Казалось, там не только люди, там и небо и солнце знали Шакира! А здесь… здесь и солнце чужое: оно не всходит над гребнем гор, как у них, и сразу не озаряет все вокруг — оно лениво поднимается где-то в конце долины, и лучи его такие слабые, что даже и не согревают людей. «Да и с кем здесь дружить, — думал Шакир, — с этим несчастным слепым… Как с ним играть? Он же ничего не видит. Или с тем толстяком, который проходит мимо, словно и не замечая меня». И он вспоминал своих друзей, оставшихся далеко в горах, и дни, проведенные с ними.

«Зачем мы сюда переехали?.. Почему отец оторвал меня от друзей?» Ему хотелось бежать куда глаза глядят, кричать, плакать — он знает: станет легче, если дать волю слезам. Он помнит, как покойная бабушка говорила его матери: «А ты поплачь, легче будет». Но он боится плакать, боится огорчить своих родителей: и без того больны, еле двигаются… Двое его братьев на войне — от них нет вестей. Трудные времена, голод. Не просто так перекочевали сюда: здесь родственники отца Шакира, с помощью одного из них отец стал колхозным сторожем. Нет, не виноват отец, что забросил свою чабанскую палку. Не на той-свадьбу спустились по горным тропам сюда. И Шакир не маленький, понимает это.

У дальних родственников, в доме которых они поселились, была девочка Жамал, ровесница Шакира, худенькая, порывистая, с горящими, как угольки, глазами. Жила она с родителями в юрте, рядом с домом. В первое время Жамал и Шакир сторонились друг друга. Но, видимо, поняв, как скучно и одиноко Шакиру, девочка посочувствовала ему:

— Пошли, Шакир, я познакомлю тебя с мальчиками, будем играть. Не бойся, я не позволю им бить тебя.

Весь вид Жамал говорил, что она готова защитить его. В ответ Шакир лишь покачал головой.

В конце концов Жамал уговорила его.

Они поднялись по косогору к двум тополям. Тополя были как близнецы: высокие, с мощными прямыми стволами. Никто не знал, сколько им лет, и не помнил молодыми.

В тени их, играя маленькими камушками, бился прозрачный родник. Вода его из каменной колоды текла по арыку в кыштак, тихо и светло звуча, будто замирающие струны комуза. Небольшой кыштак, в который судьба забросила Шакира, видно, был обязан своим существованием этому роднику, и теперь дети, как некогда их родители, шумя играли возле него в альчики.

— Это Шакир. Он приехал к нам навсегда. Шакир будет играть с нами, — разом выпалила Жамал и засмеялась.

Первым с ним за руку поздоровался толстый мальчик, в маленьких, косо вырезанных глазах которого вспыхнула презрительная усмешка.

— Жокен! — голос его звучал нарочито громко.

Шакир спокойно назвал свое имя.

— Меня зовут Калыс, — добродушно сказал мальчик с маленьким, в ладошку, лицом и торчащими вперед зубами.

А потом, насупив брови, встал с места тот слепой мальчик. Шакир подал ему руку, как и другим, но она застыла в воздухе. Некоторое время он стоял с протянутой рукой, не зная, что делать. Выручила Жамал: подняла руку слепого и притянула к руке Шакира.