Белый олеандр - [92]

— В этом году у нас будет идеальное Рождество, — говорила она.

Мы сплели большой венок из эвкалиптов и гранатов, которые окунули в расплавленный воск, Клер купила несколько упаковок рождественских открыток из глянцевой бумаги с кружевами и золотыми звездами. Радио играло «Лебединое озеро». Мы делали гирлянды из маленьких перчиков чили, втыкали в мандарины цветки гвоздики и завязывали бархатные бантики цвета бренди. Клер купила мне у Джессики Мак-Клинток в Беверли-Хиллз красное бархатное платье с белым кружевным воротником и манжетами. «Смотрится идеально», — сказала она.

Это слово меня пугало. Идеально — значит, слишком хорошо, чтобы быть на самом деле.

Рон вернулся домой, у него не было командировок до самого Нового года. Клер специально ждала его, чтобы мы вместе пошли выбирать елку, как настоящая семья. В машине она объяснила ему, какую елку хочет — ровную, без рваных контуров, с мягкими иглами, не ниже шести футов. Продавец бросился помогать ей, вынимал и развязывал елку за елкой, но после дюжины отвергнутых махнул на нас рукой.

— Я бы вообще елку не покупал, — сказал Рон, глядя на отчаянные поиски Клер. — Иисус родился в Вифлееме, в бесплодной пустыне. Нам надо купить оливу или пальму. Какой-нибудь иерусалимский артишок.

Вдоль стены стояли елки, крашенные краской из баллончиков. Белые, твердые и колючие, словно накрахмаленные снежинки, золотые, розовые, красные, даже черные. Рядом со мной стояла черная елка около трех футов высотой, она казалась обгоревшей. Интересно, кто захочет купить черную елку на Рождество? Нет, кто-нибудь захочет, человеческим странностям нет предела. Кто-нибудь купит в шутку, как продолжение Хэллоуина, нарядит ее пластмассовыми черепами и маленькими гильотинами. Для кого-то это может стать святочным политическим заявлением. А кто-то купит просто ради удовольствия посмотреть, как плачут собственные дети.

Густой хвойный запах напоминал Орегон. Если бы мы могли прямо сейчас вернуться туда, в наш домик с потрескивающей печкой и мягким стуком дождя по крыше. Я отыскала Клер, стоявшую в мучительных раздумьях над почти подходящей елкой, у которой с одной стороны был небольшой пробел в ветках. Клер показала мне этот изъян дрожащим пальцем. Можно повернуть елку этим боком к стене, и никто не заметит, посоветовала я.

— Дело не в этом, — сказала Клер. — Если что-то не так, нельзя просто повернуть изъян к стене. Он все равно скажется.

Я понимала, что она имеет в виду, но убедила ее взять выбранную елку.

Вернувшись домой, Клер объяснила Рону, как она хочет повесить лампочки. Сперва она хотела свечи, но Рон наотрез отказался. Мы развешивали гирлянды из чили и поп-корна, а он смотрел по телевизору футбольный матч «Мексика — Аргентина». Он не стал выключать телевизор, чтобы Клер послушала рождественские гимны и песенки. «Мир мужчин». Даже из кресла поднялся еле-еле, чтобы водрузить на верхушку золотого ангела.

Клер выключила свет, и мы сидели в темноте, глядя на сверкающую елку, пока Мексика обыгрывала Аргентину.

Утром перед сочельником Рону позвонили и сообщили о видении Девы Марии в Байю-Сент-Луис. Ему надо было ехать на съемки. Разразился ужасный скандал. Клер закрылась у себя в комнате. Я чистила на кухне серебро, у Амелии мы в совершенстве овладели этим искусством. Должен был состояться праздничный ужин с хрусталем, серебром, новой скатертью и салфетками. На мне было новое рождественское платье от Джессики Мак-Клинток, в холодильнике лежал гусь, уже набитый яблоками, Клер принесла из «Шале Гурме» настоящий английский бисквит с ромом и взбитыми сливками. У нас были билеты на ночного «Мессию» в «Голливуд-Боул».[52]

Билеты пропали, мы никуда не пошли. Я съела два сандвича с ветчиной и села смотреть «Жизнь прекрасна». Из комнаты вышла Клер, выбросила гуся в ведро. Села рядом со мной и стала смотреть телевизор, наливая себе вишневый ликер рюмку за рюмкой. Она то начинала, то прекращала плакать, кутаясь в клетчатый купальный халат — заранее врученный Роном рождественский подарок. Я тоже выпила рюмку с ней за компанию, ликер был не крепче сиропа от кашля. Через пару часов она приняла снотворное и заснула на кушетке. Храп был похож на стрекот газонокосилки в высокой траве.

Рождественское утро Клер проспала, проснулась в полдень с ужасной головной болью. О Роне мы не говорили, но она не дотрагивалась до его подарков. Мне подарили настоящий рыбацкий свитер, набор акриловых красок, большой альбом о японской ксилографии и шелковую пижаму, как у Мирны Лой в «Тонком человеке».

Мой подарок Клер был очень мал по сравнению со свертками и коробками, оставленными ей Роном.

— Посмотрите. Откройте что-нибудь.

— Я ничего не хочу, — сказала Клер из-под марли, пропитанной уксусом.

— Вот мой подарок. Я его сделала специально для вас.

Клер отложила марлю, сняла с висков тампоны и развернула мраморную обертку, которую я тоже сама раскрасила. Внутри был ее портрет в круглой деревянной рамке. Клер разрыдалась, бросилась в ванную, там ее вырвало. Было слышно, как она икает и задыхается. Я подняла брошенный на диван портрет, нарисованный углем, прочертила по стеклу линию ее высокого круглого лба, изящный наклон скул, острый подбородок, изогнутые брови.