Белый олеандр - [90]

Мне вспоминалось, как мать в Амстердаме пела «У-упи-ти-йи-йо, разбирайтесь сами». Она объяснила мне, что там поется о телятах, потерявших своих мам-коров. «Это ваша беда, а я ни при чем». Сам Рон из Нью-Йорка, интересно, где он мог выучить такие песенки. Скорее всего, слышал по телевизору. Иногда, сидя с альбомом у реки, я ловила на себе его взгляд, но делала вид, что ничего не замечаю. Без Рона я вполне могла обойтись, без Клер — нет.

Когда шел дождь, они с Клер гуляли по тропинке, усыпанной сосновыми иглами, папоротники особенно сильно пахли в такие часы, густо, насыщенно, как лакрица. По вечерам мы играли в «Монополию», «Эрудит», в блэк-джек, загадывали шарады. Клер и Рон разыгрывали сценки из «Трамвая „Желание“», из «Пикника». Теперь я видела, какими они были, когда впервые встретились. Восхищение в глазах Рона. Вот что ей нужно было вспомнить — каким может быть Рон, стремящийся к ней.

За два года в их доме я никогда не проводила столько времени в обществе Рона, и сейчас меня раздражало, что командовал парадом всегда только он. Проснувшись, Рон будил Клер и меня, но если нам случалось встать раньше, мы ходили на цыпочках и говорили шепотом — ведь он еще спит! «Мир мужчин». Мне не нравилось, что именно Рон всегда строил планы на день, решал, подходит ли погода для рыбалки, дальней прогулки или пляжа. Рон объявлял, идти ли нам в магазин или обойтись пока тем, что есть, надо ли взять свитера и плащи, пора ли покупать дрова. Сейчас я впервые была рада, что осталась без отца.

Но Клер чувствовала себя лучше. Ее больше не рвало после еды, краски лица оживились. В большом чугуне она варила суп, а Рон жарил на огне рыбу. На завтрак были оладьи или яичница с беконом. «Итак, что у нас тут? Цикута? А доза-то маловата…» — смеялся Рон, помешивая ложкой в тарелке. В рюкзаки клали толстые сандвичи с ветчиной и салями, неразрезанные помидоры, копченый сыр.

Клер жаловалась, что не может больше влезть в джинсы, Рон обнимал ее вокруг бедер, делал вид, что хочет укусить то с одной стороны, то с другой.

— Ты мне нравишься толстая! Необъятная, пышная рубенсовская женщина!

— Врунишка, — смеялась Клер, отбиваясь от него.

Я покачивала удочкой над Маккензи, леска свободно болталась в воде. Солнце светило сквозь деревья на берегу, и там, где их длинные тени падали на бегущую воду, темные рыбьи силуэты устремлялись в глубину. Выше по течению Рон то и дело забрасывал леску, крутил катушку, но я не особенно старалась что-нибудь поймать. Клер ходила по берегу, напевала текучим легким сопрано «О Шенандоа, как мне услышать…» и собирала цветы для гербария. В бунгало они сушились между несколькими слоями картона. Здесь я чувствовала себя дома — тишина, длинные пальцы сосен и дугласовых пихт на горизонте, все оттенки зеленого под ярким, контрастным небом — казалось, по нему вот-вот поплывут драконы и ангелы. Небо Возрождения, точно такое я видела на портрете одного кардинала. Музыка бегущей воды, смолистый запах вечнозеленой хвои.

Солнце грело мне спину, я лениво забросила леску, покрутила катушку, глядя в свою тень, как в темное окошко на блестящем отражении сосен и неба. Вода была прозрачная, я видела камни на дне и рыб — темные фигурки, плывущие за наживкой.

Катушка вдруг завертелась у меня в руках, леска со свистом ушла в глубину. Я испугалась.

— Кто-то попался! — закричала я Рону. — Что делать?

— Отпусти леску, пусть плывет, пока не остановится!

Катушка продолжала крутиться, но уже медленнее и наконец почти совсем замерла.

— Теперь тащи ее к себе.

Я крутила катушку, чувствуя вес рыбы — она была сильнее и тяжелее, чем я ожидала, и течение помогало ей. Упершись пятками в дно, я тянула изо всех сил, длинное гибкое удилище согнулось, как кнут. Вдруг леска ослабла.

— Сорвалась!

— Крути! — кричал Рон, тяжело шагая ко мне, внимательно, шаг за шагом вглядываясь в воду. В руках у него был сачок. — Она идет на тебя!

Как сумасшедшая, я завертела ручку. Леска развернулась в другую сторону — рыба шла теперь вверх по течению. У меня перехватило дыхание, раньше я и подумать не могла, как это захватывает. Бросаешь леску в воду, и наживку хватает настоящая рыба. Добыть что-то живое там, куда пришел с пустыми руками!

— Поиграй с ней, пусть выдохнется, — сказал Рон.

Я отпустила катушку. Рыба шла вверх. Оступившись, я попала в яму на дне, в сапоги потекла ледяная вода, но я только рассмеялась. Рон поймал меня за плечи, помог выбраться.

— Достать ее тебе? — Он уже тянулся к моему спиннингу.

— Нет.

Я отвела удилище. Это моя рыба, и никто у меня ее не отнимет. Азарт захватил меня, словно я ловила ее на кусок собственного мяса, на леску из полосок одежды. Мне нужно было поймать эту рыбу.

Клер подошла посмотреть, села на берегу, подтянув к подбородку коленки.

— Осторожно, Астрид.

Рыба еще три раза меняла направление, наконец Рон решил, что она достаточно вымоталась и можно тащить.

— Крути, крути, вытаскивай ее к себе.

Рука затекла, мышцы болели, но сердце подпрыгнуло, когда рыба показалась из воды — сверкающее жидкое серебро два фута длиной. Она все еще неистово билась.

— Держи, держи ее, не отпускай. — Рон пошел к ней с сачком.